"Изнасилованных девочек не осуждал только ленивый": как детей калечат педофилы и унижает общество

Маргарита Изотова, кандидат психологических наук, клинический психолог из Санкт-Петербурга, рассказала “Клопс”, как дети переживают насилие и другие трагедии.

Посттравматический детектив

Случай из моей практики: дошкольница во время землетрясения оказалась под завалами. Какое-то время она пролежала там рядом с мёртвой матерью. Их откопали, девочка выжила.

Её привезли к бабушке, в другой регион, где девочка пошла в садик. Она спокойно приняла то, что мамы нет. Когда заходил разговор на эту тему, девочка отвечала: да, моя мамочка на небесах, у неё всё хорошо, смотрит, как я себя веду… В такие моменты она повторяла то, что говорили о маме взрослые. Сама же её практически не вспоминала.

Зато она постоянно вспоминала своего плюшевого мишку, оставшегося под завалами.  Плакала, жаловалась, что не может без него уснуть. Ей покупали других мишек. Они ей не нравились. Они другие, а ей нужен тот самый.  

Взрослыми это воспринималось как детский каприз. Со временем девочка стала непослушной, очень мало разговаривала со взрослыми.  Через год после трагедии бабушка девочки привела её ко мне. Бабушка жаловалась на плохое поведение внучки и была напугана её “бесчувственностью”: какой-то плюшевый мишка, оставшийся под завалами, вызывает у неё большие страдания, чем погибшая мать. Ночью проснётся, рыдает: дайте мне моего мишку!

Мы начали с ней работать. Конечно же, во всех этих “детских капризах” и “бесчувственности” речь шла не о мишке.  Речь шла о маме. 

Плюшевый мишка стал символом детского горя от потери мамы и пережитой трагедии.

В процессе терапии выяснилось: девочка считала, что в смерти мамы виновата… она.  Такая реакция часто встречается и у взрослых, страдающих посттравматическим синдромом. Только они об этом говорят, а дети — нет.

Когда я спросила эту девочку, кто сказал, что она виновата, та ответила: “Мама говорила”. Когда она вела себя неправильно, мама повторяла: “Ты меня в гроб вгонишь!” Этой фразы, произнесённой несколько раз, оказалось достаточно. После трагедии девочка увидела свою маму в гробу и всё поняла.

Своим плохим, по мнению взрослых, поведением она всё время спрашивала отца и бабушку, своих самых близких людей: “Любите ли вы меня, несмотря на то что я виновата в смерти мамы?”

Этот случай я привела в качестве примера того, как сложно расследуется посттравматический синдром, часто прячущийся за “плохое поведение”, “разврат”, депрессию и другие проявления.

Возьми себя в руки, тряпка!

Посттравматический синдром (ПТСР) — это нормальная реакция человека на ненормальные обстоятельства. Пережив ужасную ситуацию, мы пытаемся приспособиться к ней, адаптироваться, судорожно ищем выход и ответы на вопросы: почему со мной и как жить дальше?

ПТСР не возникает сразу. Как правило, должно пройти какое-то время, синдром должен созреть, пустить корни в психике человека. 

Последние исследования говорят: у детей это расстройство может встречаться чаще, чем у взрослых. К сожалению, клиническая картина и механизмы развития детского посттравматического синдрома изучены незаслуженно мало. Но ясно одно — этот синдром создаёт почву для возникновения других личностных расстройств.

И ещё: решающую роль в развитии синдрома у ребёнка играют окружающие его близкие люди. Они не помогают ребёнку справиться с травмой, потому что, как и он, переживают травмирующую ситуацию.

Маленькие дети не всегда могут словами описать своё состояние. Поэтому нам, клиническим психологам, часто приходится получать информацию о состоянии ребёнка из рассказов его родителей. Как правило, они делают акцент на “неправильном” поведении своего ребёнка, не понимая, что за этим может стоять.

Один из тягостных симптомов посттравматического синдрома — повторные переживания. Ребёнок или взрослый в режиме реального времени, словно это происходит здесь и сейчас, раз за разом переживает то, что с ним произошло. 

Он испытывает чувства, которые переживал тогда, в травмирующей ситуации. Вспоминает своё состояние, запах, который был тогда. Всё в мельчайших деталях, вплоть до волосков на руках насильника. 

Но есть и индивидуальные проявления — у детей возникает агрессия, капризы, снижается успеваемость… Симптомы усугубляются тем, что родители в большинстве случаев стараются не замечать изменений в поведении своего ребёнка, списывают всё на то, что он это перерастёт.

Если вы видите, что у близкого вам человека высокая температура, он кашляет и так далее, вы вызываете врача или занимаетесь самолечением. Но вы не говорите больному: ну ты чего расчихался–раскашлялся?! Прекрати эту свою высокую температуру! Давай соберись! Делай что-нибудь! Не обращай внимание на головную боль, ломоту в теле. Забудь про это, и всё пройдёт. У тебя вся жизнь впереди!

Часто страдающий от посттравматического расстройства говорит нечто подобное сам себе или родители — ребёнку. Справиться сам человек не может. Колоссальное внутреннее напряжение часто пытаются снять через алкоголь и другие наркотики. И только усугубляют ситуацию.

Куклы, которые могут сказать многое

Сексуальное насилие — одна из самых тяжёлых травмирующих ситуаций. По статистике, у жертв сексуального насилия посттравматическое расстройство наступает чаще, чем у жертв терактов.

Маленькие дети могут повторно переживать травму в своих играх. Например, одна кукла предлагает другой снять трусики в ответ на… Ты что, не хочешь конфету? Хочешь? Ну тогда сними трусики… Или: как, ты не любишь своего папу? Примерно так это может быть. 

Дети могут разговаривать на темы травмы, и это не всегда сопровождается дискомфортом. 

Семилетняя девочка абсолютно спокойно рассказывала мне в подробностях о том, как её изнасиловали. Чисто внешне она от этого не страдала, но при этом страдала от ночных кошмаров.

Травма от сексуального насилия у детей проявляется также в повышенной агрессивности, непослушании, странных требованиях и капризах.  И если психику ребёнка уже корёжит поселившийся там посттравматический синдром, то появляется сексуализированное поведение. Особенно если ребёнок столкнулся с длительным сексуальным насилием.

Девочка 13 лет долгое время подвергалась насилию со стороны отчима, вначале в семье, а потом он предлагал её своим друзьям. В конце концов она оказалась в приёмной семье. И когда приёмный отец пытался приучить хоть к какой-то дисциплине, делал ей элементарное замечание, она тут же предлагала ему себя. Например, в магазине просила купить ей конфету — он отвечал, что сегодня они пришли за другими покупками. 

И девочка тут же громко, на весь магазин, предлагала себя в обмен на конфеты, иногда в очень сильных выражениях.

Другой пример искажённой сексуальным насилием жизни, тоже из моей практики. Внешне сверхблагополучная семья. Но у отца с дочерью — инцестные отношения, длящиеся очень долго. И только на первом курсе института девушка поняла, что это что-то неправильное и ненормальное. До этого она искренне была уверена, что такие отношения есть во всех нормальных семьях, только об этом не принято говорить. И что такие отношения — просто форма проявления родительской любви.

Сексуализированное поведение трактуется взрослыми не как тревожный симптом, а как разврат: такая маленькая, а уже такая развратница. И что уже ничего не исправить. А это совсем не так.

Детей к психологам часто отправляют врачи, которые сталкиваются уже с физиологическими симптомами посттравматического расстройства: с головными болями, бессонницей, какими–то соматическими проявлениями.

Часто ребёнок оказывается на приёме у психолога не в связи с насилием, по мнению родителей, давно им пережитым и забытым, а из-за его пугающего поведения. Я очень часто слышу от мам и пап таких детей: стал агрессивный, начал резаться, замкнулся, не разговаривает, у него мало или нет вообще друзей, появились какие-то странные пристрастия и так далее. 

И только со временем психолог начинает понимать, что у ребёнка в жизни был эпизод насилия. Иногда родители сами об этом не знают.  Или не знает один из родителей.

Чувство вины

Чувство вины присутствует практически во всех случаях, связанных с посттравматическим синдромом. Человек, взрослый или ребёнок, считает себя виноватым в том, что с ним произошло. Иногда это чувство подкрепляется самим обществом. Классическое: если б на тебе не было такой короткой юбки, то ничего бы не было.

Двух девочек, 16-летних подростков, пригласили в гости два студента престижного вуза, с которыми они познакомились на улице. Студенты очень красиво ухаживали. Девочки в силу своего подросткового возраста были уверены, что с ними никогда ничего не случится.

Не боитесь выпить в компании с нами? — спросили девушек студенты. Конечно же, нет. С такими красивыми, модными, продвинутыми, умными. И, разумеется, порядочными. Девочки пошли. Их изнасиловали.

Потом их не осуждал только ленивый.  Они сами виноваты, а теперь из-за них страдают бедные молодые люди, сидят в зале суда за решёткой. Студенты утверждали, что девочки на них вешались, а они и понятия не имели, что потом будут проблемы с законом.

Одной из этих девочек мама много рассказывала про грех, про искупление этого греха. И к специалисту девочка попала, когда начала себя резать. К тому моменту она уже говорила, что не видит смысла жить. Потому что жить с ощущением собственной порочности ей было невыносимо.

Что касается насилия, то у нас очень много стереотипов в общественном сознании бытует до сих пор. Я бы не сказала, что общество толерантно. И средства массовой информации, для которых общественное мнение всегда играет значительную роль, часто эти стереотипы поддерживают.

Почитайте комментарии к таким материалам. Ничего не доказано, толком неизвестно, идёт следствие, но сколько людей в комментариях уже знает, кого надо принародно расстрелять, а какого — распять. 

Кибернасилие

Кибернасилие не менее страшно, чем насилие физическое. И оно не менее травмирующее. Тем более что дети знают интернет намного лучше, чем их родители.  А там детей очень грамотно обрабатывают. 

Вот ещё один случай из моей практики: несовершеннолетней предложили сняться, назовём это так, в небольшом “фильме для взрослых”.

Она подросток из не самой благополучной семьи. Её не очень хорошо принимали сверстники в школе. Но у неё была мечта — стать актрисой. И не где-нибудь, а в Голливуде. На этом очень хорошо сыграли. Девочке сказали, что у неё прекрасные данные, но надо посмотреть, насколько она раскована. Напомнили, что многие звёзды начинали карьеру именно с таких фильмов. Она согласилась… 

К сожалению, подростки не всегда способны посмотреть в будущее и оценить риски.

Как-то ко мне обратилась уже взрослая девушка. Подростком, она кидала свои интимные фотографии и маленькие видео в сеть. Тогда ей хотелось почувствовать себя красивой, взрослой, раскованной… Сейчас её молодой человек, с которым у неё было всё хорошо, нашёл в сети эти снимки и видео. И у неё с ним стало всё плохо.

Ну и, разумеется, насильники. Они используют не только соцсети. Есть ещё игры. 

12-летней девочке лестно, что с ней общается 40-летний мужчина, пользующийся авторитетом в игровом сообществе. Он умный, интересный, понимающий. В противовес родителям…

Я не собираюсь ругать интернет. Он сейчас везде, и его становится всё больше. В том числе и в тех случаях сексуальной эксплуатации, с которыми мне приходится сталкиваться. При этом тот же интернет подросткам, пострадавшим от насилия, даёт поддержку и существенную помощь. У меня были ребята, которым кто-то в сети сказал: ты знаешь, и у меня такое было, я обратилась к специалисту, мне стало значительно лучше.

Технология подлости

По совсем незначительному поводу подросток говорит: всё, меня мама убьёт! А здесь повод очень серьёзный: он или она разместил(-а) свои интимные фотографии в интернете. И что будет, если родители об этом узнают?!

Подросток начинает жить сегодняшним днём: главное, что есть здесь и сейчас. Что будет потом — неважно. Получил двойку — спрятал дневник. Понятно, что родители всё равно узнают, но это будет потом, не сейчас.

Поэтому подростков часто шантажируют: сейчас о твоих фотографиях и видосиках узнают все: твои родители, твои одноклассники, друзья “ВКонтакте”. Все увидят и будут обсуждать, что там у тебя выросло, а что не выросло. 

При этом идёт постоянный жёсткий прессинг, ребёнок не успевает обдумать ситуацию. И тогда он спрашивает шантажиста: а если я сделаю то, что ты от меня просишь? Всё? Ничего дальше не будет? Ему отвечают: конечно, пара фоток — и всё.

А это далеко не всё. Это только начало.

Как-то я спросила подростка, попавшего в такую ситуацию, почему он не рассказал об этом родителям. “Я знаю, — ответил он, — что они ответят: мы же тебя предупреждали”.

Другой мой клиент-подросток рассказывает, как с ним мама говорила на эту тему. Она выбрала время, когда он невинно занимался своим школьным проектом.  Мама вошла и сказала: выключи компьютер, мне надо с тобой поговорить. Он выключил. И мама начала: “Сынок! Если по отношению к тебе будет насилие или к тебе начнут в интернете приставать педофилы, ты скажи мне об этом, не бойся. Мы это с тобой решим. Понял?”

Он сказал — понял. На этом разговор закончился. Такая “доверительная” беседа вызвала у него сарказм.

Мы с ним начали говорить на эту тему. Он рассказал, что у него был жёсткий опыт сексуального интернет-насилия, о котором родители не знают. И где-то в недрах интернета гуляют его интимные фотографии, которые он сам же и выложил.

Во время этого разговора до него дошло. Он собирается поступать в военное училище, где абитуриентов проверяют. А вдруг найдут те самые его фотографии?

Тогда он об этом не думал…

Есть вопросы по теме? Нужна помощь специалиста? Обращайтесь в общественную организацию "ЮЛА" за бесплатной консультацией.