...В День медика я нашла этого доктора "ВКонтакте" и написала ему: "Вы меня, наверно, не помните, но я вас поздравляю с праздником". А он ответил: "Помню. Спасибо".
Ему 26 лет, и он самый обычный врач обычной больницы: работа в своём отделении, дежурство в приёмном покое, куда кого только не везут. Когда-то и мы с папой сидели тут. Маленький мой папа был похож на испуганную птичку, не понимающую, как попала сюда. Бедный чижик со всклокоченной от волнения бородой.
Ему надо было в стационар, но он не мог лежать в стационаре: незнакомые места совсем выбивали его из колеи. После беспокойной ночи я забрала папу и бросилась к доктору: "Как же нам теперь?". "Будете ко мне на приём ездить, что же делать", — спокойно ответил он и зашагал в своё отделение — худой, долговязый, мальчишка мальчишкой.
И мы ездили, и он делал уколы, ставил примочки, терпеливо улыбался папиным шуткам. От денег отказался сразу. Зачем мы ему сдались? У меня ответ один — хорошо воспитали мальчика его родители. Может быть, это пройдёт с годами. Может быть, система, которая зажевала тысячи молодых спецов и выжала из них всё живое, человеческое, тёплое, проглотит и его. И будет наш юный доктор одним из тысяч других, отсиживающих часы, ни за что не берущих ответственность, смотрящих на своих пациентов оловянными глазами манекена.
Вспоминаю другого совсем врача. О, это был прекрасный мужчина — большой, вальяжный и красивый, с золотой цепочкой на шее. Принимал он не в тесном приёмном покое, где орут с каталок окровавленные и облёванные пролетарии, а в дорогом медцентре с изумрудной администраторшей в холле и дипломами в рамках. Я притащила к нему пятимесячного сына, усыпанного прыщами устрашающих оттенков. Прекрасный мужчина брезгливо помахал пальцем в районе младенческой рубиновой физиономии, о чём-то спросил, зевнув от скуки, и накатал рецепт на очередную мазь. Я попыталась что-то ещё спросить, но красавец уже выписал счёт и отправил к изумрудной администраторше.
Сына я вылечила благодаря совсем другому врачу, не взявшему за это ни копейки. А когда она спросила меня: "А у вас, мамочка, почему такие круги под глазами? Устаёте?", я чуть не разревелась от того, что кто-то проявил ко мне человеческий интерес.
Наш человек таким вниманием не то что обделён — он вообще часто не представляет, что так бывает. Загнанные в бесконечные очереди, уложенные на провисшие койки и дырявое бельё, униженно ждущие нужного лекарства, кричащие от боли (а я слышала, как кричат мужчины — это страшно) — мы вообще не привыкли ждать чудес от медицины. Тем ценнее каждая встреча с настоящими врачами, на которых мне удивительным образом везло.
Я с благодарностью вспоминаю медиков скорой и уставшего, замотанного доктора БСМП. "Ну вы же сами всё понимаете", — говорил он мне, показывая папин рентгеновский снимок. Я всё понимала, и мне нужно было просто быстрее вернуть папу домой. И доктор побежал, лавируя между каталок, договорился со скорой, организовал носилки. Мы ехали, папа смотрел на тусклые лампы под потолком. В моей сумке лежал пакет с папиным снимком, на котором чернота разъедала лёгкие. И я вспоминала другого доктора, из поликлиники. Приходя к нам домой, она никогда не мыла руки: "У меня раздражение от воды, дайте влажное полотенце". Она выписывала травяной чай и отхаркивающие средства, а губительная чернота уже ползла по папиным лёгким. Она говорила про неработающий аппарат флюорографии ("Да вам это и не нужно, у вас же хроническая болезнь лёгких"), про то, что скоро в поликлинике совсем не останется участковых. И было даже как-то неловко, что мы заставляем её, немолодую женщину, бегать по больным, слушать их глупые жалобы, морщиться от надоедливых расспросов.
Я редко думаю о ней — бог ей судья, и папу уже не вернуть. А множество других врачей помнить буду всю жизнь. И я никогда не поверю, что в этой адской полуразрушенной системы, мало приспособленной и для медиков, и для пациентов, нельзя оставаться человеком. Что не мы такие, а жизнь такая. Что "за такую зарплату чего вы от них хотите". Если у тебя нет сердца и совести — не ходи просто в медики, а?