К признанному авторитету в международном архитектурном сообществе доктору Хансу Штимманну я подкрался незаметно.
В прошлом главный архитектор Берлина, а сегодня член Архитектурного Совета при Комитете по архитектуре и градостроительству города Москвы, герр Штимманн со своей всклоченной седой шевелюрой был удивительно похож на американского писателя и авантюриста Марка Твена.
Великий архитектор удивленно взирал с пятого этажа "Плазы" на раскинувшийся пустырь с обшарпанным Домом Советов и видавшими виды торговыми палатками "Старой башни".
- Срань Господня! Что это они тут понастроили? - пробормотал классик современной архитектуры себе под нос и судорожно прижал к груди толстую тетрадь в черном кожаном переплете с красной траурной каймой.
- Не волнуйтесь, герр Штимманн, - напугал я старичка своим немецким. - Эти палатки уже сворачиваются, скоро их здесь вообще не будет. А будет натуральный пустырь без признаков жизни.
Герр Штимманн подозрительно на меня покосился и поспешил затеряться среди сопровождающих его лиц. Немцу явно было неприятно встретить здесь "соотечественника".
Когда все устроились за общим столом в офисе "Сердца города", организации, специально созданной для того, чтобы все-такие решить, что и как будет построено на Центральной площади Калининграда, герру Штимманну доложили обстановку. Докладывал сам директор "Сердца" культуролог Александр Попадин. Одобрительно пил кофе самый главный архитектор Калининграда Вячеслав Генне. Переводчица мучительно путалась в плюсквамперфектах. Ханс Штимманн что-то аккуратно записывал в свою "тетрадь смерти".
А сам рассказ был на удивительно прост: в 44-м здесь бомбили и получился пустырь. И вот мы по сей день не знаем, что с этим пустырем делать. Решили посоветоваться. Поэтому приглашаем разных известных архитекторов, они нам что-то советуют, а мы потом проведем конкурс и решим, что мы на этом пустыре построим…
- А зачем вам вообще какой-то конкурс проводить? - перебил докладчика герр Штимманн. - После чего в помещении повисла напряженная тишина.
- А как? Как же без конкурса? - неуверенно переспросил Александр Попадин. - Надо же как-то с общественностью посоветоваться…
- Не будете же вы с общественностью по каждому фасаду советоваться! - отмахнулся великий немецкий архитектор.
- Вы делайте так, как я в свое время сделал в Берлине. Примените метод "критической реконструкции"!
После этих слов все присутствующие перестали дышать и стало слышно, как коробейники в "Старой башне" упаковывают свое барахло в клетчатые пластиковые сумки, поливая их горючими слезами.
В этой тишине герр Штимманн поведал, что после падения Берлинской стены 1989-м, власти немецкой столицы не знали, что делать с городом, центр которого из-за проходившей через него в течение сорока лет государственной границы пришел в запустение.
Власти колебались и не могли принять решения. Всех выручил решительный Ханс Штимманн. Он предложил такой план реконструкции, в котором система ансамблей, сетка улиц и типология застройки довоенного Берлина использовалась бы как основа его возрождения. В результате анализа сохранившихся зданий и следов прошлого город должен быть переосмыслен как аккумулятор «архитектурной памяти» его жителей, которая постепенно может быть восстановлена средствами градостроительного регулирования.
А что такое "средства регулирования"? Это технические условия, на которых застройщик может работать в историческом центре, и условия эти могут быть довольно просты.
На практике принцип "критической реконструкции" означал возвращение к традиционной застройке по "красной линии", к определенной высотности домов, во многих случаях – отказ от использования стекла и нетипичных цветов, организацию площадей, парков, скверов.
Проще говоря, согласно концепции Штимманна не надо строить барочное здание там, где оно стояло до войны. На его фундамента достаточно построить здание такой же высоты, с фасадом такого же размера, ну, и еще здание не должно быть цвета ультрамарина. Это все. Никаких барочных "завитушек", клинкерного, скажем, кирпича, эркеров, колонн и лепнины, которая так удорожает строительство, в смету закладывать не надо. Только современные материалы, современные технологии, они же так экономят время и деньги.
И конкурсы в этом случае проводить нет необходимости. Нужно только предложить застройщику вот такие необременительные условия. И все.
Когда смысл этих слов дошел до присутствующих, архитектор Генне довольно заерзал, у культуролога Попадина хищно задергались усы, и кто-то шепотом произнес: "Вот это нам и надо!"
- К сожалению, - закончил свое повествование Ханс Штимманн, - это мое решение сегодня критикуют, и здорово критикуют в Берлине! Особенно критикует мой приемник - главный столичный архитектор. Многие жалеют, что город пошел по пути "критической реконструкции". Но все это уже не имеет отношения к архитектуре. Я уверен, что это просто интриги, жалкие интриги! - И доктор Шимманн горестно затряс седой головой…
Но его уже плохо слушали.
На просветленных лицах присутствующих читалось желание немедленно вручить немцу медаль "За залуги перед Калининградской областью" и приступить к "штимманновской застройке", то есть к застройке "без завитушек".
Ни кто даже и не подумал поинтересоваться, а за что Штимманна так ругают в Берлине, трепетно относящимся к своей истории, и так привечают в Москве, откуда то и дело долетают щепки очередного исторического объекта, разгромленного застройщиками.
Радость наших была вполне понятна: немецкий архитектор своим авторитетом фактически легализовал тайное желание местного застройщика приступить к освоению драгоценного пустыря в сердце города без особых заморочек и расходов, без заигрывания с публикой, историками, архитекторами и прочими вечно недовольными горожанами, которым всегда можно сказать: "Герр Штимманн сказал, что так можно. А вам что? Берлин не нравится?"
И великого архитектора немедленно подхватили под белы руки и потащили, все показали, окружили заботой и вниманием, а местные новостные ленты запестрили заголовками: "Герр Штимманн разрешил не сносить Дом Советов", "Герр Шитмманн не одобрил калининградские балконы", "Герр Штимманн посетил могилу Канта и подверг критике критику чистого разума…" И было видно, что все искренне радуются приезду этого великого немца и все счастливы его слышать, потому что он говорит именно то, что калининградцы хотят услышать.
Ханс Штимманн мог бы рассказать нам о своей родине - ганзейском Любеке, побратиме Кенигсберга, его жители терпеливо возрождали родной город, добиваясь абсолютной точности, исторической точности до последнего камешка на мостовой. Мог бы рассказать с каким трудом и напряжением немцы отстраивали старые кварталы Бремена и Гамбургские пакгаузы, как восстанавливали Мюнхен и Дрезден. Но кому это было бы интересно?
За примерами можно было и в Германию не ходить. Перед самым нашим носом образчики более или менее удачного возрождения старого города в Варшаве, Гданьске, Ольштыне и Эльблонге.
Замок в Мальборке - пример блестящей реставрации самого крупного исторического объекта в Европе.
Но нам не нужна реставрация. Нам нужен герр Штимманн и его "критическая реконструкция", потому что мы не варшавяне и не жители Гамбурга.
Нас не интересует историческая правда. Мы - калининградцы. Дети рыбаков, моряков, "янтарщиков" и лавочников. Нас интересует подешевле построить и подороже продать.
Герр Штимманн упал на подготовленную почву. И мы, наконец, после десятков лет томительного ожидания получим именно такое "сердце города", которое действительно заслужили.