Словно догадываясь об этом - благо, свои взгляды на мироустройство я скрывать не привык - мои польские друзья совсем недавно наперебой поздравляли меня со вступлением в силу соглашения между Россией и Польшей о малом приграничном движении. Их можно понять - теперь мы наверняка будем во всех отношениях ближе друг к другу. И я тоже радовался вместе с ними, хотя круг моих литературных, общественных и личных интересов в Польше не ограничивается Варминско-Мазурским воеводством, а простирается немного дальше. Но ничего, говорил, я себе, надо же с чего-то начинать.
Однако находился я в те дни по ту сторону границы, в Варшаве, и меня, ясное дело, съедало любопытство - как же отреагировали калининградцы на столь радикальные перемены в своей жизни? Дружно принялись изучать польский язык? Открыли на досуге книги Милоша и Шимборской? Посмотрели «Пепел и алмаз» на языке оригинала?
Размечтался. Нет, отдельные личности наверняка умудрились совершить что-нибудь духоподъемное. Большинство же, как я и предполагал, судорожно бросилось набивать багажники своих автомобилей недорогими польскими сосисками.
Впрочем, мы и наша волнующая близость тоже вызываем в Польше самые разные эмоции и реакции.
Вот мой варшавский приятель Мартин на полном серьезе утверждает, что жизненно важные объявления (как пройти в библиотеку, например) в Польше должны быть написаны, кроме польского, на русском и немецком языках. Хотя даже я считаю, что это перебор, не говоря уж о наших с Мартином общих польских знакомых, у которых память о разделах Речи Посполитой, извините за пафос, в крови.
А другой мой хороший знакомый, известный переводчик, президент польского ПЕН-клуба Адам Поморский, сделавший достоянием польской культуры стихи Ахматовой, Мандельштама и Хлебникова, принципиально не использует в своей речи слово «Калининград». И когда представляет меня своим коллегам, польским писателям, говорит так: «Это Игорь Белов, поэт из Крулевца». Правда, Адам, как человек ужасно деликатный и даже щепетильный, с самого начала испросил у меня на такую вольность разрешения.
Я разрешил. Я же понимаю, что Поморский, относящийся к словам страшно серьезно, вовсе тут не шутит, хоть на первый взгляд это и выглядит довольно игриво, даже салонно. Да, лично мне очень неприятно, что город, в котором я так или иначе живу, и который люблю, хотя и странною любовью, до сих пор носит имя безвольного упыря, стоящего у Южного вокзала с протянутой рукой.
И не надо говорить, что тут дело не в Калинине вовсе, а в исконно-посконной русской ягоде калине. А то иные остряки припомнят, что «калина» по-литовски будет «путинас», и наш город таким странным образом на самом деле называется «Путинград». Это, как по мне, ещё хуже.
А вообще отношение поляков к россиянам - и калининградцам, разумеется - не утратило, вопреки нашим усилиям, романтического налёта. Может быть, я в слишком академической среде вращаюсь, и поэтому сужу о многих вещах по людям, воспитанным на польской поэзии девятнадцатого века… Не знаю, возьмусь утверждать, что Восточная Европа не окончательно, простите, скурвилась и ударилась в прагматизм, там еще можно встретить людей, способных на очаровательные нелепые жесты, сам видел.
Поэтому мы для них во многом чем-то похожи на эдаких блоковских скифов. Держим тут, понимаешь, «щит меж двух враждебных рас монголов и Европы». Взираем на Запад «и с ненавистью, и с любовью», старательно удерживая на лице маску значительности, а как же иначе, ведь «Россия - сфинкс». В случае чего готовы выхватить шашку, на рукоятке которой выгравировано волшебное слово «Искандер», похожее на древнее восточное заклинание, и вообще обернуться к оппоненту «своею азиатской рожей». Тем паче, что в окрестностях Центрального рынка у нас своих «скифов» хоть отбавляй. Всё как у великого поэта.
Вот и смотрят на нас наши польские соседи с ужасом и восторгом. Наверняка примерно так же, испуганно и зачарованно, их прадеды и прабабки в 1920-м году вглядывались в сторону восточных границ, откуда уже надвигались, завывая, большевистские орды, ведомые Тухачевским и Будённым. А всё потому, что времена сейчас хотя и, слава Богу, совсем другие, но владельцы российских паспортов, заезжающие к соседям, иногда выглядят и ведут себя не менее дико, чем лихие красные кавалеристы. У тех на кон был хотя бы поставлен успех мировой революции. Их незадачливые потомки думают разве что о колбасе, но ради неё тоже, кажется, готовы на многое.
Иначе как объяснить то, что калининградские новостные ленты забиты в основном стенаниями гастрономического характера? Калининградские производители сосисок униженно бьют губернатору челом, моля поставить заслон польским продуктам, некая торговая сеть заказывает материалы в СМИ, ставя качество этих самых польских продуктов под сомнение, в фейсбуке и на форумах взахлёб обсуждаются цены на польское пиво и сервелат, а блогеры и журналисты с удвоенной силой демонстрируют интернет-аудитории содержимое своих тарелок, как бы намекая, что они «стали более лучше» питаться. И как тут не сказать вслед за Валерием Панюшкиным: «Люди, я прочел ваши дневники: вы - ничтожества».
Весь этот праздник живота сам по себе, конечно, довольно мил и политически безвреден. Жаль только, что всё чаще случайные встречи с соотечественниками за границей вызывают у меня в основном желание отвернуться - до того сильны наши, пышно выражаясь, эстетические разногласия, хоть я и не разгуливаю по миру в белых перчатках. Средний калининградец, увы, давно превратился в существо, ничего не видящее дальше ближайшей «Бедронки». И его польский сосед будет совершенно обоснованно именно так о нём и думать.
Один мой знакомый - неглупый, кстати, парень - признался на днях, что не покупает калининградских продуктов, вместо этого ездит каждую неделю в Польшу. Всё это чудесно, конечно - но в голову человеку не приходит почему-то освоить по-минимуму язык и посетить, к примеру, какой-нибудь польский театр, особенно с учётом совершенно безобразного состояния калининградской театральной сцены. Или сходить на хороший концерт. Заглянуть на открытие художественной выставки. Побродить по книжным магазинам.
Но нет, куда нам, мы все очень-очень заняты, так что времени, ума и сил хватает только на то, чтобы тупо встать в общую очередь в супермаркете и заесть потом этими продуктами ежевечернюю жвачку, поставляемую общественным россиийским телевидением.
Как странно получается - 90-е годы давно закончились, а мы так и не выросли из базарной клетчатой торбы.
Помню, как-то сидел я в одном из московских кафе с хорошим русским писателем Дмитрием Даниловым. Он как раз тогда вернулся из журналистской командировки во Львов. Ну, и как впечатления, спрашиваю. «Ты понимаешь, - вздохнул Дима, - очень красивый город. Эдакая галицийская Вена. И от того ужасен контраст между городом и его жителями. Потому что там по улицам в основном ходят люди с внешностью и психологией лавочников».
Мне очень хотелось бы ошибаться, но, кажется, что-то подобное происходит сейчас (или так было всегда?) с Калининградом и калининградцами. И открытые границы, как на на рентгене, показали и нам, и нашим соседям, какие мы на самом деле.
И если срочно не начнём меняться - станем персонажами анекдотов. Вот увидете.