Оперная певица Любовь Казарновская во время рассказала о том, почему нельзя отменять русскую культуру, как привлечь зумеров в оперу и что она думает о тех, кто уехал из страны. Подробнее — в интервью журналу «Балтийский Бродвей»
— Вы производите впечатление оптимиста. Как у вас это получается в такое непростое время?
— Ответ прост — нужно вкладывать душу во всё, что делаешь. Если ты аккумулируешь любовь к профессии, к своим близким, то понимаешь, что твоя жизнь посвящена какому-то большому делу. Я обожаю всё, над чем работаю, — музыка, проекты, связанные с драмой и фестивалями, с молодёжью, с радио- и телепрограммами. Когда в тебе есть внутренний светильник, в котором постоянно поддерживаешь огонь, становится очевидным, что сегодняшние трудности и неурядицы — это временное явление. Нам предстоит пройти узкое горнило, через которое нас пропускают. Через болезни, конфликты, ломку сознания. И, сохранив свет, мы пройдём его и сможем благодарить каждый день за возможность жить и творить.
— Фестиваль «Кантата» в Калининграде стартовал с вечера, посвящённого Сергею Дягилеву. Почему он посвящён именно ему? Какие новые смыслы его творчество несёт сегодня?
— Именно Дягилев открыл то, что связано с Россией, остальному миру и прорубил культурное окно в Европу. Он привез выставку «Два века русской живописи и скульптуры» в Париж, чем сразил абсолютно каждого. Потому что работ Левицкого, Боровиковского, Кипренского там не знали вообще. Дягилев действительно пропагандировал новый взгляд на театральное дело. Это был человек, который вмешивался во всё: в постановку, в подбор художников, певцов, его волновало оркестровое звучание. Как он тщательно собирал спектакли по картинам, выстраивал свет, чтобы каждый нюанс играл на этот феноменальный результат.
Если говорить про сегодняшний день, то русскую культуру от всего отрезают. Когда Пётр Ильич Чайковский вдруг стал запрещённым композитором, когда снимают гастроли и концерты русской музыки и говорят, что они никому не нужны, — это агрессия. Наш посол прислал из Вены плакат, на котором сказано, какая культура в России, — там одни танки, есть только культура танков.
— И что вы думаете об отмене русской культуры?
— Вы знаете, думаю, что это ненадолго. Потому что без русской культуры мир неполноценен. Так же, как и без России, представить себе равновесие всех сил я не могу. Мы знаем и недостатки и не занимаемся пропагандой квасного патриотизма, нет. Но когда я приезжаю в провинцию, то вижу, какие здесь люди. Какая в них чистота, пытливость, желание поделиться лучшим. Ведь не секрет, что старушка Европа стала достаточно прагматичной и ориентированной только на материальную сторону. В России же находят отдохновение в другом.
— А если с другой стороны посмотреть. Вы считаете, сможет ли существовать и развиваться русская культура в отрыве от европейской?
— Если вы имеете в виду сегодняшний день, то переживём. Но мы как евразийский континент впитали всё лучшее, что есть на Западе. Нам необходимо поддерживать традиции русской музыки, театра и литературы, которые достигли невероятных высот. Мы стали забывать, какая у нас гениальная и огромная культура. Стали перенимать то, что есть там, за счёт телевидения, интернета, за счет Болонской системы образования, которая, слава богу, сейчас отменена.
— Почему вы поддерживаете её отмену?
— Потому что эти стандарты вогнали образование в определённые рамки. И оно перестало быть лучшим, за которое нас ценили там. Когда приезжали наши выпускники университетов и консерваторий, то на Западе говорили, что они многогранны, у них креативное мышление. Мы с моим мужем стали очень много общаться с музыкантами высокого уровня, такими как Караян, Шолти, Аббадо. Они всегда говорили: если приезжает русский исполнитель — пианист, скрипач, певец, то мы знали, что это топ. Даже не глядя и с минимумом репетиций, понимали, что получат суперрезультат. Естественно, нет правил без исключений, и там тоже работали довольно интересные специалисты.
— Вы известны в мировых оперных театрах. Знаю, что молодое поколение сегодня во многом открыто миру и происходящий изоляционизм для них — как личная трагедия. Они хотели строить свои карьеры, продолжать международные контакты, развиваться дальше. Но всё это теперь невозможно. Как быть?
— У меня к вам встречный вопрос. Запад сейчас открыт для нас? Русский человек — он такой экстраверт. То, что сейчас происходит, это как квалифицировать? Россию сжали в тиски. Значит, хотели выстроить однополярный мир, чтобы наша страна потеряла свою идентичность. Это законно? На мой взгляд, нет. Но, я считаю, международные контакты возможно продолжать и параллельно развиваться у себя дома, чтобы потом быть готовым для «международного масштаба».
— Тем не менее в Россию из Австралии на фестиваль «Кантата» прилетел дирижер Алан Кук. Как вы считаете, сегодня это скорее исключение? Как к этому относиться в новых реалиях?
— Алан говорит, что особенно в артистической среде понимают ценность культуры и искусства. Для них очевидна миссия России сегодня. Если наши культурные ценности признаются, то и мы, конечно, признаём западные. Это звенья одной цепи. Ведь никогда в Советском Союзе даже во время Великой Отечественной войны не был запрещён ни Штраус, ни Вагнер. В отличие от сегодняшних запретов Чайковского, Рахманинова. Это крайняя степень неприятия. И Алан твердо убеждён, что такого делать нельзя. Культура — некая надстройка, мягкая сила. Если вы начинаете заниматься такими глупостями, изолировать культурное сообщество, не продлевать контракты, то произойдёт серьёзный откат назад. Культура — неприкосновенная духовная наработка человечества, она нас всех способна помирить. Мы, артисты, — это народные дипломаты, которые умеют смотреть друг другу в глаза, говорить на языке музыки, живописи, скульптуры, языке сердца. Вот это и хотят уничтожить.
— А «народные дипломаты» смогли бы договариваться, чтобы не возникло никаких конфликтов?
— Ещё бы как смогли. Когда среди них нет тех, кто смотрит только в свой карман — остальное им всё равно. Они едут в одну страну, потом в другую. Но если за ними стоит то, что Гумилёв называл пассионарностью, большая культура сознания, интеллигентность. Тогда скажут: «Деньги для меня находятся на втором плане. Я хочу сделать арт-проект с артистами из Германии, Индии, России, Китая». В таком случае границы и разногласия рушатся. Когда такие люди будут договариваться, мир станет другим.
— Говорят, что культура вне политики. Примечательна история, которая произошла с вашей коллегой по цеху Анной Нетребко. Ей запрещали выходить на сцену La Scala и Баварской оперы, сняли афиши в Венской опере из-за того, что она отказалась дистанцироваться от происходящего между Россией и Украиной. Что вы об этом думаете?
— У Анны заключены контракты, и сначала она, видимо, поддержала позицию России, от которой потом открестилась. Стало очевидным, что у неё нет позиции. Вот это больше всего смущает людей. Ты либо с умными, либо с красивыми. Поэтому она решила, поскольку у неё действительно успешная карьера, что лучше предпочесть быть там.
— Она же действительно живёт за рубежом…
— Да, но приезжала в Россию за очень серьёзные деньги. Поэтому вот такая позиция. Я и там, и здесь. Она оказалась между Сциллой и Харибдой. Думаю, что сейчас она не понимает, как ей быть. Но я абсолютно не осуждаю, это её выбор. Она человек взрослый и приняла своё решение. Мне всегда очень отрадно в людях моего цеха наличие позиции, которые не смотрят, где им выгодно быть в данный момент. Иначе это очень скользкая дорога.
— Но существует же очень распространённая позиция даже в шоу-бизнесе, когда артисты говорят, что не хотят влезать в политику.
— Если ты не влезаешь в политику, то она влезет в тебя. Это произойдет по-любому. Не получится оставаться аполитичным. Не надо активно лезть в политику, но внутреннюю оценку происходящему нужно дать обязательно. Тебя всё равно заставят определить свою позицию. Вот я понимаю, какой выбор сделала Чулпан Хаматова. Но её так любили здесь, и она, в хорошем смысле, пользовалась российскими благами. Она не знала отказа ни в постановках, ни в тех денежных средствах, которые вливались в её фонд. И что? Она выбрала быть в Латвии, которая сегодня плюет в Россию. Мне это очень странно. Поэтому я говорю без всякого осуждения, что ты должен занять позицию.
— Сегодня немного иначе воспринимается слово «патриот». Нужно поддерживать те или иные решения или позиции, иначе ты не патриот. Не кажется ли вам, что это раскалывает российское общество?
— Я никогда никого не осуждаю. Люди делают свой выбор. Сейчас бесконечно в творческой среде говорят, кто предатель, кто куда уехал. Значит, для него страна и родина были весьма в определённом ракурсе рассмотрены. Те, кто уехал, — очень богатые. Они в этой стране, которую сегодня осуждают, зарабатывали миллионы, имели от неё все. Любовь публики, концерты, востребованность, оплата их труда несоизмерима с оплатой труда обычного человека. Для меня родина — это культура, которую мне передали мои педагоги. Это Мусоргский, Рахманинов, Пушкин, Тургенев, Лермонтов. Когда служу такой культуре, то у меня не появится мысли, что смогу на этом безмерно заработать. Хочу служить культуре своей страны — вот это патриотизм в моём понимании.
— Вы говорите, что те, кто уехал, выкачали страну. Но они же здесь точно так же зарабатывали, как и любой другой человек.
— Нет, не точно так же.
— Речь не про суммы, а про то, что они эти деньги ни у кого не своровали, а заработали собственным трудом.
— Простите, а чьи это деньги? Налогоплательщиков. Почему артист позволяет себе при средней зарплате в 40-50тысяч рублей ставить цену билета 40 тысяч? С какого перепугу? И эта несоизмеримость была во всём. Те, кто уехал, сказали стране, что не верят в неё. Я верю, потому что я знаю все тенденции и к чему нас готовили. Отрезанность от мира предполагает, что и там будет непросто, и здесь. Для России такая ситуация — огромный шанс.
— А вы могли бы стать участницей концерта-митинга в поддержку военной спецоперации в Украине, который проходил в Лужниках? На сцене спорткомплекса появились многие российские звёзды, например Полина Гагарина, Олег Газманов, Владимир Машков.
— Я выражаю свою позицию по-другому. Не люблю митинги, прокламации, громкие голоса. Считаю, что своими проектами и внутренней позицией без флагов и криков определяю культурную температуру намного больше. Но мой громкий голос прозвучал вчера на концерте: «Да здравствует русская культура!».
— Как вам кажется, что может привлечь сегодня поколение зумеров в театр или оперу?
— Все зависит от личности артиста. На нашем последнем концерте было 50-60% молодых лиц. Вы представляете, как они слушали? Я смотрела в монитор на сцене. Они не отрывались ни на секунду, никто не лез в телефоны, в гаджеты, не переписывался, не делал селфи. Значит, этим можно заинтересовать. Когда артист горит своим делом, он задаёт высокую планку, и молодые люди ведутся на это, они очень ведомы. У меня был один эпизод в Угличе. Я почётный гражданин города, курирую там детский дом и каждый месяц перевожу в него часть зарплаты. Когда я приехала туда на одну из встреч и начала беседовать с детьми, то увидела одного мальчика в первом ряду. Он сидел и не поднимал глаз. Спросила о нём у воспитательницы и узнала, что родители-пьяницы приковывали его наручниками к батарее и не кормили, чтобы не сбежал из дома. Я спела несколько номеров, в том числе Хабанеру. И вдруг вижу, что ребенок стал поднимать взгляд, потом всё больше. В конце он преподнёс мне цветок, который детям раздала воспитательница, и сказал: «Я теперь твои записи буду всё время слушать». На вопрос, понравилось ли ему, он ответил: «Да, особенно Кармен». Как оказалось, на перечисленные деньги в детском доме купили мои музыкальные диски и этот мальчик начинал своё утро с их прослушивания. Поэтому главная задача — найти путь к сердцу молодого человека, пробиться. То же самое происходило в жизни моего мужа Роберта. Он в 13 лет в Венской опере послушал спектакль «Сила судьбы» Верди. И потом его мама мне говорила, что если Роберта нет два-три часа, то она знала, что он стоит за самым дешёвым билетом на балкон в Венскую оперу. Там он слушал всех мировых звёзд.
— Могут ли сегодня классические жанры вроде оперы, оперетты совмещаться с новыми технологиями? Другими словами, есть ли в них место эксперименту?
— Однозначно могут. Я видела спектакли, которые сделаны с помощью голограммы, с виртуальными декорациями. И в то же время в таких постановках всё внимание приковано к певцу, он не замылен. Но бывают идиотские режиссёрские задумки, когда ты перестаёшь понимать, где ты, в каком веке, вдруг появляются фашисты, чеченские боевики, по сцене летают руки и ноги. Вот тут кончается искусство оперного театра. Технологии, безусловно, могут применяться. Однако если они выходят на первый план, а музыка уходит на второй, то начинается фальшь. Нужно относиться с уважением к материалу.
— В одном из интервью вы говорили, что резко выразились про постановки, где есть голые артисты.
— Потому что перестаю понимать, где нахожусь и зачем. Если мне являют голых артистов на сцене, то лучше отправлю публику в секс-клуб.
— Вам тоже предлагали выступать в голом виде?
— Да, когда играла Саломею. В постановке во время танца она сбрасывает с себя семь покровов и говорит: «Я хочу голову Крестителя!». Но я сказала, что не останусь голой на сцене. Мне сделали боди, на котором всё нарисовали. В нём у меня не было ощущения, что я стаю нагая перед публикой. Категорически через это не преступлю. Оперный артист не должен показывать своё голое тело на сцене. Хотя я знаю многих певиц, которые, наоборот, настаивали на этом. Публика реагировала очень странно и с юмором. Потому что тело оперного артиста не отвечает таким требованиям.
— Вы некоторое время были членом жюри конкурса песни «Евровидение». Как вы оцениваете музыкальный уровень участников в последние годы?
— Для меня он стал конкурсом для домохозяек — в него очень сильно вмешалась политика. Главные болельщицы в Европе — дамы средних лет, которые говорят: «А наш лучше». Потом месяц исполняют песню участника и забывают. Обидно, потому что конкурс задумывался как мощная европейская культурная сила, которая действительно объединит нации и даст им возможность петь одни песни.
— Но группу ABBA мы тоже помним…
— Верно, но мы говорим о 70-80-х и даже 90-х годах, когда там действительно были песни. А сейчас побеждает политическая воля. Считаю, что на «Евровидении» последних лет она вышла на передний план. Этот конкурс общеевропейской песни должен быть абсолютно честным, справедливым.
— Год назад, когда нас ещё к нему допускали, участвовала Манижа. Что вы думали тогда о конкурсе?
— Простите, но у Манижи была не песня, а высмеивание образа русской жизни и русской женщины. Мне кажется, это шарж и пародия.
— Вы завели ютуб-канал и довольно активно его ведёте, снимаете монологи. В них вы говорите о философских вопросах, о ковиде, вопросах веры и культуры. При этом на заднем плане слышен колокольный звон. Почему вы выбрали такую форму общения с аудиторией?
— Потому что был ковид и не было реального общения с публикой. А мне хотелось донести своё видение и состояние, которое изменилось за это время. Я объяснила, что у людей никогда не должно быть страха. Если ты начал бояться всего и надел маску, ты надел маску прежде всего на своё сердце. Один из роликов после большого количества просмотров удалили в YouTube.
— Как они вам это объяснили?
— Сообщили, что я нарушаю правила интернет-общества и что это опасно для него. Любые высказывания против правил ВОЗ запрещаются.
— Есть ли современные западные музыканты, которых вы слушаете? Может, кого-то считаете гениальным?
— Откровенно говоря, гениальных среди них я не вижу. Есть интересные исполнители, которые мне нравятся. Скажем, могу послушать Адель, какие-то её баллады, или под настроение замечательные концерты Дэвида Гарретта, который играет на скрипке и делает очень интересные адаптации. Сегодня нет вторых «Битлз», как и второго Стинга. Его, кстати, обожаю.
