«Я не призываю к скопидомству»: калининградский реставратор — о семейных реликвиях и вещах с историей

Владимир Семёнов руководит мастерской «Петрополь» в Калининграде. Через его руки проходят вещи, принадлежавшие баронам, графам, придворным банкирам. Сейчас Владимир реставрирует исторические двери по заказу областного Фонда капремонта. Корреспонденты «Клопс» посетили его мастерскую.

«У меня с работой взаимная любовь»

Владимир дарит вещам новую жизнь с 1991 года. Профессия его сама выбрала, признаётся мастер.

У меня с ней взаимная любовь. Как с любимым человеком всегда есть какие-то разногласия, так и с профессией. Но это правда: профессия сама нас выбирает.

Шесть лет назад Владимир переехал в Калининград из Питера, зная, что реставраторы востребованы в нашем регионе. 

— Вам нравится здесь? 

— Мне было здесь очень интересно тогда, сейчас, я думаю, и в будущем будет интересно. Я привык к тому, что люди, здесь родившиеся, в полном объёме не понимают ценности того города, где они родились. Зачастую люди с большим потенциалом, чем их ровесники, хотят отсюда уехать. Но те, кто остаются, в большинстве любят свой город, гордятся им. Здесь на самом деле достаточно необычные люди живут. У калининградцев прекрасное чувство собственной самодостаточности и достаточно характерный менталитет. 

Мне всё здесь нравится. Можно сказать, мне, как микробу, всё нравится».

...В мастерской Владимира шум инструментов и громкая музыка перебивают друг друга. В какой-то момент в забитое историческим старьём огромное помещение врывается группа подростков. У школьников экскурсия. 

— Раз от раза к нам приходят какие-то интересные люди, кто-то поучиться, кто-то посмотреть, любопытствующие. Так у нас появляются новые сотрудники. Они приходят, чтобы найти себя, реализовать творческие пожелания, которые где-то глубоко в душе живут. Вот, например, Виталий был одним из лучших парикмахеров Калининграда, причём во втором поколении — его мама тоже в этой сфере. Но однажды он решил бросить всё, теперь занимается перетягиванием мебели. 

У меня часто спрашивают: «Не боишься ли ты конкуренции?» Я не то что не боюсь — я даже не думаю об этом. Реставрацией могут заниматься только люди своеобразного склада натуры. И, увы, коллег-реставраторов здесь немного, благодаря чему я востребован.

Вещи трёх российских государей 

— Можете вспомнить самый первый предмет, который пришлось реставрировать? 

— Это были пара буковых стульев, над которыми я долго работал. Получалось плохо, но я всё равно их сделал. Наша работа предполагает большого количества времени, потому что главное — долговечность. 

— Какой самый старый предмет проходил через ваши руки? 

— Это был сундук-скамья века XVII. Такая интересная вещица с костью, перламутром, черепашьим панцирем и кусочками серебряных вставок. 

У меня есть пара предметов, которые принадлежали баронам и графам, придворным банкирам трёх российских государей — Екатерины Великой, Павла Петровича и Александра Павловича. Я привёз их с собой из Питера и приступаю к реставрации. Они нашли себе очень хороший дом в Калининграде. Вещи с памятью — они очень интересные.

— Изучаете историю вещей, которые вы реставрируете?

— Я историю знаю прекрасно, из меня получился бы хороший искусствовед — так говорил один коллега, когда я обучался в Академии художеств. Безусловно, знать всё невозможно, хотя я интересующийся человек. Это необходимо, чтобы понимать, как правильно работать. Нужно иметь огромное любопытство, любовь к исследовательской деятельности. А любопытства у меня хватает.

Зачастую вещи все безликие и установить что-либо, атрибутировать, где они были, кто ими пользовался, кто, когда и у какого производителя их заказал — это очень сложно, если не имеется никаких рабочих пометок, забытых предметов.

— Справа от вас симпатичные, похожие на царские кресла, и диван. Они имеют историю или только кажутся таковыми? 

— Это мебель, которая уехала на пароходах во Францию, когда в 1921 году офицеров армии Врангеля и Корнилова наша Красная армия вытеснила из Крыма. Это мебель нерядового порядка. Если такую увезли во Францию и почти спустя столетие она вернулась в Калининград, на русскую землю — значит, она принадлежала какому-то высокопоставленному эмигранту.

У этой мебели очень интересная история. Она всё время находилась в предместьях Лиона, в семье потомственных и очень богатых буржуазных зубных врачей. В наше время была выкуплена калининградским арт-дилером и продана одному интересному клиенту, который здесь собирает хорошую дворцовую мебель, именно русскую.

Храните память

— Много ли в Калининграде предметов — мебели, например — которые передавались из поколения в поколение и первые переселенцы везли их с собой «с большой земли»?  

—  Здесь немного исторического. У нас нет такого понимания, чтобы сохранять память о своих предках, какие-то старые вещи. Умерла старушка, и— о чудо! — на ближайшей помойке мы видим старинные стулья, чемоданы со старым платьем и обувью, патефонные пластинки, другие интересные вещи.

Есть масса интересующихся этим людей. Но не у нас. В Польше, Германии, Швеции, Финляндии есть специальные коллекторные службы. Их просто вызываешь, и они очищают помещение от всего ненужного. Это хороший заработок и бережное отношение к пониманию сути вещей как в метафорическом смысле, так и в материальном.

Кто-то сохраняет память, кто-то её безжалостно растаптывает.

— Приходилось с помойки спасать мебель? 

— Приходилось. Забрал с помойки кресло, отреставрирую и заберу домой. Наша мастерская участвовала в ряде реставрационных мероприятий для музея «Дом китобоя». И там очень много вещей с городских помоек. 

Вместе с Александром Быченко (основатель музея— ред.) садимся на его чудесный автомобиль и гоняем по помойкам. Чудесные вещи находим.

Это процесс собирательства и сохранения тех предметов, которые очень стремительно, как песок в песочных часах, исчезают. Мы сейчас уже не имеем представления, как выглядела мебель времён Древнего царства в Египте — только по отдельным предметам, найденным в неразорённых погребениях. Очень мало мебели средневековой в Европе, России, где угодно. Только изображения печатные, рукописи, художественные произведения дают нам представление о том, как это выглядело. 

— Говорите, приходилось таскать мебель домой. А знаете, очень интересно, как выглядит дом ценителя прекрасного. У вас, наверное, много исторической мебели?

— Я не призываю к скопидомству. Мол, давайте хранить всё, что нам мешает жить, обрастать этим.  Нет. Я тоже против этого. Я собирал много разных вещей, у меня было пара коллекций чудесных самоваров. Сейчас нет ничего, только пара предметов, которые мне нравятся как дизайнерские. Я всё продал, потому что у меня в этом плане культурное отравление чуть-чуть. 

Я так часто и много вижу красивых предметов на работе, что дома меня вполне устраивают голые бетонные стены и матрас на полу, условно говоря. Я живу в хорошей квартире, но минимализм, лаконичная простота меня успокаивают и восстанавливают. 

— Вы собираете ценные вещи, реставрируете и продаёте? 

— Раньше я собирал мебель из карельской березы, русскую ампирную мебель. Очень я её люблю до сих пор, особенно облицованную красным деревом. Сорт этого шпунта с богатым бронзовым декором называется «русское пламя». Когда я переехал в Калининград, то привёз с собой две фуры различных предметов, всю мастерскую перевёз. Кое-что осталось, но почти всё распродал. Есть несколько предметов уникальных, которые держатся в запасе благодаря большой ценности, пока не нашёл на них покупателя.

Столяр на двери написал: «Пиллау»

— Реставрация дверей — над какой трудитесь сейчас?

— Три двери уже сделали, вот эта четвёртая. Очень интересная, кстати, заказчик из Балтийска уже скоро будет принимать. Жильцы дома звонят, переживают, спрашивают, как поживает их дверь. Она с двумя небольшими секретами. Создатель этой двери, столяр, химическим карандашом написал: «Пиллау». Мы эту надпись сохранили, загрунтовали, и она под слоем краски там живёт. А ещё наш сотрудник Александр сделал сюрприз для любопытных  — рисунок вместо замочных скважин на ручках. 

— А что вам известно об этой двери? Сколько ей лет, например? 

— Сто лет этому полотну точно есть. Сам дом я в глаза не видел, только на фото. 

Вообще, эту дверь генеральный подрядчик не хотел реставрировать, потому что она в плохом состоянии была: поломанная, растрескавшаяся, с пробитой филёнкой, с вырезанным отверстием для домашних зверюшек. Фонд заставлял реставрировать, и жители говорили : «Мы хотим нашу дверь, с которой прожили всю жизнь». А генподрядчик просил: «Вы не могли бы позвонить в фонд и сказать, что её отреставрировать невозможно?» Я отказался, сказал, что справлюсь. Это два месяца назад было, теперь мы имеем замечательную дверь.

— Что ещё в работе? 

— Василий сейчас делает дверь из дома пастора в Заливном, ей более ста лет. Это огромный просто дом, удивительной архитектуры. Эта дверь не заказ фонда. 

Василий: — Это двустворчатая дверь из норвежской сосны — одна створка шире, другая меньше. С одной стороны саморезами прикручивали что-то. Мы её полностью разобрали, чтобы восстановить — такое было впервые, обычно мы отпиливаем только сломанные части, теперь заново собираем.  

— Частные заказчики приносят к вам личные вещи, к которым они относятся трепетно. Но вот двери доступны всем, и вандалам в том числе. Ценят ли люди вашу работу? 

— Зачастую люди, которые не ценят эти двери или не так ценят, как я хотел бы — они кричат об исторической ценности, но ничего не делают. Всё очень странно. 

Калининград сейчас фактически является лидером в реставрации, поставленной на поток благодаря Фонду капитального ремонта. Сам по себе фонд не мог этого сделать — это позиция губернатора. Он изыскивает колоссальные деньги на такие работы в плане реконструкции, реставрации наследия. 

Фонд занимается и пропагандой сохранения культурного наследия, и что очень меня радует — воспитанием молодых кадров. На базе Калининградского информационно-строительного колледжа уже второй год действует учебный модуль по изучению методов и технологий реставрации старых калининградских, кёнигсбергских дверей. Я там веду лекции. Среди слушателей — две девушки, архитекторы фонда. 

 — Каким образом налажена работа? 

— Уже создан хорошо функционирующий механизм по сохранению объектов культурного наследия и каких-то отдельных материальных исторических объектов. Мы сейчас говорим о дверях, оконных переплётах, лестницах и тому подобном. 

Жильцы довоенных домов и являются заказчиками. Они разыскивают старые фотографии, предоставляют их фонду. Они находят старые дверные ручки, их потом копируют и отдают хозяину. Нашлись ребята-бронзовщики в Калининграде, которые делают чудесные кёнигсбергские ручки. Архитекторы фонда, в свою очередь, обеспечивают комплекс работ по восстановлению здания — от чердака до кровельного хозяйства, декоративного убранства, реставрации накладного декора на фасадах домов. 

«Пусть займутся чем-то созидательным»

— Работу Фонда капремонта часто критикуют: не тот цвет подобрали, не так естественно смотрится и так далее. Что вы думаете на этот счёт?

— Каждый должен заниматься своим делом. Фонд с населением очень чётко контактирует. Фонд собирает черепицу старую кёнигсбергскую, сохраняет, сортирует, чтобы когда-нибудь использовать. Зачастую критикующие не делают вообще ничего. Пусть они вступают в группу «Хранители руин», «Кёнигград» и расчищают завалы и помойки в старых руинах, пусть едут по парадным расчищают плитку на полах и стенах. Пусть люди займутся чем-то созидательным либо не мешают вовсе.

Критика должна подаваться, как пальто в театральном гардеробе, а не как мокрым полотенцем по лицу. 

Чтобы критиковать, надо обладать определёнными знаниями, быть профессионалом, быть осторожным в своих оценках. Критика должна подтверждаться каким-то колоссальным опытом в той работе, которую люди критикуют. Это обычная человеческая слабость — много критиковать и мало что делать. 

 Процент ошибок очень всегда сопутствует какой-либо работе. Ошибки исправляются, и что остаётся? Память!  Кто хочет сделать лучше — вставайте рядом, давайте, ребят, делайте, флаг вам в руки. 

— Есть те, кто против сохранения немецких зданий, считая это германизацией.

— О какой германизации можно говорить? Мы живём здесь, это русский город, это наша земля. Она досталась нам в качестве военного трофея, и то немецкое, что мы имеем, и то советское, что сюда привезли наши родители — мы всё должны сохранить, за это нам будут благодарны наши потомки.