"Ребёнок имеет право злиться и кричать": нейропсихолог рассказала, как мамам реагировать на детские истерики

Она может успокоить даже самых непослушных мальчишек и девчонок, дарит веру в себя подросткам и учит малышей, что не всегда единорогов съедают динозавры. Нейропсихолог Екатерина Леонова год назад переехала к нам из Екатеринбурга с мужем, двумя сыновьями и собакой. Она почувствовала, что её место здесь. Мы поговорили о том, как родителям справляться с детскими истериками, о работе с особенными ребятами и когда точно стоит показать малыша психологу.

"У ребёнка есть игрушки и другие суррогаты, но нет мамы"

— Вы работаете с разными детьми: у каждого свои особенности. Малыши отличаются прямолинейностью, которая может насмешить или запасть в душу взрослому. Вспоминаются такие случаи?

— Одна девочка с особенностями здоровья как-то раз у меня на занятии спонтанно заплакала. Я не могла понять, что произошло. 

А она мне показала фотографию балерины в красивой позе и сказала: "Я так никогда не смогу". Я постаралась быть рядом, обняла её. Потом предложила: "Давай мы не будем плакать, давай будем танцевать". 

Включила музыку и сказала: "Двигайся, танцуй как можешь. Есть балерины, а есть и другие танцоры. Давай ты сейчас создашь своё направление, а потом вырастешь и будешь обучать таких же деток". Тогда мне запала фраза: "Давай не будем плакать, давай будем танцевать". Я теперь иногда её использую.

Из смешного: например, я прошу мальчика сделать пальчиковую гимнастику, а ребёнок мне фигу сворачивает — мы хохочем.

— Какие сейчас дети?

— Все замечательные. Разве что чаще родители стали обращаться с вопросом: почему мой ребёнок не говорит или плохо говорит, скомканная речь. Как следствие, когда ребёнок идёт в школу, ему очень трудно научиться читать и писать. Таких детей стало гораздо больше.

Очень трудно сказать, с чем это связано. Не знаю, проводились ли какие-то исследования на этот счёт, но у меня есть одна гипотеза. Развитие речи напрямую зависит от эмоционального контакта с мамой. Когда младенец лежит в кроватке, с ним нужно говорить, ему нужно петь, обсуждать что-то с ним и делать это максимально эмоционально. Мне кажется, что на современных мам сейчас ложится большая психологическая нагрузка, они не успевают этот контакт уловить, выразить свои чувства к ребёнку. Они стараются удовлетворить все физиологические потребности, потому что параллельно работают, уделяют внимание бытовым вопросам. У ребёнка есть погремушки, мультики, такие суррогаты, но нет мамы. Не физически, а эмоционально.

— Возникает ли чувство жалости к особенным детям?

— У меня никогда не возникало жалости к ребёнку, потому что он ребёнок: если мама рядом, он счастлив. У меня было больше чувства сострадания, сожаления к мамам. 

Какую нужно иметь стойкость, волю и характер, чтобы сопровождать особенного ребёнка, отказав себе в каких-то простых человеческих радостях! Я искренне ими восхищаюсь. 

Когда я нахожусь рядом с ними, я чувствую, что я как будто расту. Для меня это особые люди.

"Не надо относиться к детским истерикам как к патологии"

— Родители часто жалуются, что их малыши регулярно устраивают публичные истерики. Можно ли как-то свести к минимуму провокации и скандалы, например, у пятилетнего ребёнка?

— Обычно пять лет — это тот возраст, когда ребёнок учится выстраивать свои собственные границы и правила. Очень важно в пять лет донести до него, кто здесь главный. В большинстве случаев эти истерики обусловлены желанием подчинить себе родителей, чтобы всё было подстроено под его потребности. В пять лет важно держать границу. Если родители установили какое-то правило, они от него не отказываются. Например, правило: ты обязательно убираешь за собой тарелку или вечером убираешь игрушки. Или ты можешь на маму злиться, но бить маму не можешь. Эти вещи очень важно доносить до ребёнка, понимая, что детская истерика чаще всего — это реакция на запрет и границу. 

Истерику нужно принимать, ребёнок имеет право злиться, кричать, плакать, но при этом надо помогать ребёнку проживать эти чувства. 

В пять лет ребёнок уже различает злость, радость, боль, грусть. Когда ребёнок истерит, постоянно говорите ему: "Я вижу, что ты чувствуешь злость, тебе обидно, что я тебе что-то запретила, но есть такое-то правило". Минимизировать истерики в этом возрасте легко не получится, но родителям станет легче, когда они поймут их природу. В пять лет они неизбежны. 

— А если ребёнок падает в магазине на пол и кричит: "Купи это, купи то!"?

— Не надо к этому относиться как к патологии. Ребёнок через тело пытается это прожить. Родитель может физически обезопасить малыша, чтобы он не разбил себе лоб, и дать возможность проораться, проговорить: "Пойдём в сторонку позлимся. Ты можешь взять палку и постучать по дереву". Нужно помочь ему прожить, а потом чуть успокоить и обсудить.

— Что делать с советчиками? Есть же люди, которые подходят и начинают учить, как тебе воспитывать своего ребёнка.

— Надо жёстко обрубать, потому что советчиков много: "Я взрослый человек, это мой ребёнок, мы сами разберёмся".

Если частота глубоких проживаний аффекта увеличивается, ребёнок чуть ли не каждый день бьётся в истерике, нужно обратиться к психологу.

— Родители часто говорят про детей, которые любят спорить, что это проявления дурного характера и в жизни будет тяжело. Действительно ли это так и что делать?

— Зачастую дети так пытаются научиться отстаивать себя и своё мнение. Конечно, тут важно, как родители признают и принимают его. Чаще всего это происходит в том возрасте, когда ребёнок в социуме пытается себя утвердить: "Я есть, я имею право на свой выбор". Это с трёх лет начинает проявляться. К этому тоже важно относиться спокойно. 

Вообще в родительстве нужно ко многому относиться спокойно. Нужно стараться договориться с ребёнком. 

Если речь идёт о сохранении физической безопасности, то здесь нечего обсуждать. На улице дождь — ты наденешь тёплые штаны, потому что я мама, я потом буду тебя лечить. Если мы говорим про простые вещи: девочка хочет надеть в садик штаны, а не платье, тут важно договариваться, даже поддержать мнение ребёнка: "Это здорово, что ты сейчас озвучиваешь свои желания". А когда родители говорят: "Закрой рот, мне твоё мнение неважно", — тогда ребёнок вырастает тревожным и неуверенным.

— Есть семьи, в которых нормально использовать мат. Как это влияет на ребёнка?

— В каждой семье свои правила. Я считаю, что ненормально материться в семье. Это способ прожить сильный гнев во взрослом возрасте, и он не всегда конструктивен. Если это в диалоге с кем-то, то это деструктивный способ проживания злости. Взрослый тем самым подаёт такой пример своему ребёнку. Он приходит в садик и выражает гнев таким образом, получает осуждение, а потом на терапии выясняется, что он не даёт себе право злиться вообще. А других способов просто не знает.

— Действительно ли компьютеры плохо влияют на детей?

— Если ребёнок проводит за компьютером больше часа в день, то действительно увеличивается риск социальной дезадаптации. Я встречала ребят, которым виртуальный мир заменил реальную жизнь, потому что в реальности, например, родители разводятся или что-то с близкими грустное происходит. Тогда виртуальный мир для ребёнка — это единственный источник радости. Таком ребёнку потом трудно научиться разговаривать в социуме, дружить. Нельзя допускать, чтобы ребёнок "залипал".

Интеллектуальные игры развивают мышление, но у ребёнка волевая сфера не развита, как у взрослого, ему трудно почувствовать момент, когда мозг начинает уставать и пресыщаться. Тут родитель помогает, объясняет, что всё хорошо в меру.

"Приходит ребёнок, увидев яркую игрушку, выбегает с криками" 

— Вы же не калининградка, почему переехали в наш город?

— Я родом из Черняховска, у меня папа военный лётчик. Мы жили тут, пока он служил. В 90-х годах мы переехали на Урал. 20 с лишним лет прожили там, я там получила образование, но почувствовала, что хочу сюда вернуться. Очень для меня ресурсны эти детские воспоминания. Я поняла, что здесь моё место. Я собрала всю свою семью: мужа, двух сыновей, собаку. Всё продали, оставили там и год назад переехали сюда. У меня в голове сидели эти воспоминания про каштаны, про больших зелёных лягушек в бочке. Сам климат мне здешний больше подходит по самочувствию и настроению, душой я здесь.

— Почему когда-то выбрали для себя психологию?

— Я закончила Южно-Уральский государственный университет в Челябинске, кафедру клинической психологии. В психологию пошла после школьного тестирования на профориентацию. Меня очень вдохновил сам психолог, личность человека. Я почувствовала, что это моё. Я хотела стать или психиатром, или педиатром, но я не представляю, как можно проходить практику в морге на первых курсах. Я нашла альтернативу в виде медицинской психологии. Начала работать в 22 года, сразу после вуза.

— Сразу с особенными детьми?

— Нет, я пошла работать в медико-психологическом центре по снижению веса. Я отвечала на телефонные звонки и консультировала, вела группы взрослых людей, которые пытаются избавиться от пищевой зависимости. В 2007 году люди только начинали понимать, что такое психология и психотерапия. Потом эта система устарела, я увидела много недостатков в ней и почувствовала, что этой темой уже "наелась", стала выгорать.

У меня появился первый сын, и я поняла, что хочу уйти в детскую клиническую психологию и работать с особенными детьми. Я начала работать в частных медцентрах в своём городе и погрузилась в это.

— Было страшно начинать?

— Да, в начале было страшновато, потому что я училась работать в системе частных медцентров. Он не даёт информацию о детях: записали на приём и записали. Приходит ребёнок, увидев яркую игрушку, выбегает с криками. Потом выясняется, что психопатия, ребёнок уязвимый.

— Как сейчас выглядит ваша работа, как это происходит?

— Вначале я по телефону узнаю о ребёнке, прошу документы скинуть, если родители не против. Приходит малыш, моя задача провести диагностику, познакомиться, посмотреть, что умеет и чего он не умеет, что ему интересно, а что неинтересно. Я устанавливаю контакт с ребёнком, предлагаю какие-то игрушки, картинки, подвижные игры, мы часто бегаем и прыгаем с мячом, с каким-нибудь нейротренажёром. Мы выходим на то, нужна ли коррекция или нет необходимости, может, нужно идти к логопеду, дефектологу, пройти ряд медицинских обследований: МРТ и УЗИ.

Некоторые мамы дошколят трёх лет не знают, что происходит с их ребёнком. Допустим, ребёнок говорил, а потом речь резко регрессировала, резко обострились навязчивые действия, нервные тики. Я в обязательном порядке рекомендую обратиться к неврологу. Если мы говорим про особенных детей, только одна нейрокоррекция работать не будет, нужна медикаментозная компенсация. Я была свидетелем того, как случается до и после.

Многие родители боятся давать своим детям препараты, я считаю, что очень зря. Чем позже мы даём какую-то биохимическую поддержку ребёнку, тем сложнее это всё восстанавливается. Пластичность мозга с возрастом становится хуже.

— От чего зависит результат работы?

— Всё по-разному. Есть дети, у которых за пять-шесть встреч наблюдаются положительные изменения. Есть те, кому необходимо два-три курса. Курс в среднем длится 16-20 занятий по часу. Потом нужно делать перерыв в два-три месяца. За это время мозг всё перерабатывает и потом уже выдаёт новые результаты.

"Подстроиться под мир ребёнка и показать, что не всё так страшно"

— Когда ребёнка стоит показать специалисту?

— Родителям важно прислушаться к своим чувствам: "Насколько я испытываю тревогу за ребёнка в той или иной ситуации". Если возникают вопросы: почему мой ребёнок сторонится контактов или ведёт себя агрессивно, стоит с этими звоночками идти к психологу. Либо чтобы убедиться, что все тревоги беспочвенны, и психотерапия нужна маме. Я обязательно даю рекомендации родителям, как выстраивать коммуникацию, подключать папу активно, если он есть. Если мы говорим о нейрокоррекции или диагностике, здесь легче пощупать. 

Например, я вижу, что мой ребёнок отстаёт в группе садика по успеваемости, неусидчив, трудно даётся аппликация, ножницами не умеет хорошо орудовать, к трём годам очень плохо говорит — тогда имеет смысл прийти на нейродиагностику.

Хочется сказать, что большинство родителей, которых я встречаю здесь, очень осознанные. Я не раз замечала посты своих коллег о том, что родители недотёпы, а вот мне, наоборот, хочется их поддержать. Современные родители очень продвинутые.

— Как понять, что психолог хороший?

— Надо искать своего специалиста. Часто родители идут сначала на контакт со мной, встречаются наедине без ребёнка. Если родителю легко с психологом, если он отвечает на запрос, значит, пойдёт сотрудничество. 

Перед тем, как обследовать ребёнка, важно узнать, есть ли у него своя комната, режим дня, какие у него любимые игрушки, какие у него взаимоотношения со старшим братом. Это всё может очень сильно влиять на развитие ребёнка, на коррекцию.

Если мне будет комфортно с психологом, не факт, что моему мужу или подруге тоже. В Калининграде очень активно активно "сарафанное радио".

— Вы работаете в благотворительном центре "Верю в чудо"?

— Они доверили мне своих подопечных. Я прихожу либо к ним на дом, либо мы занимаемся в сенсорной комнате. Там есть сухой бассейн, "радужный дождь", "космическое небо", нейротренажёры. Это тренировка различных сенсорных систем.

— Что больше всего нравится в этой работе?

— Контакт с детством. Когда приходит ребёнок, чтобы найти контакт с ним, нужно тоже быть в роли ребёнка. "А давай играть? О, как у тебя классно получилось пирамидку собрать! А давай в песочке создадим волшебную и сказочную страну, кто у тебя там будет жить? Ничего себе! А я бы побоялась туда динозавров посадить. Ты знаешь, а я любила лошадок в детстве, а ты кого?"  

Моя работа в этом и заключается: подстроится под мир ребёнка и показать, что не всё так страшно, не всегда динозавры едят единорогов, единорогов можно защитить.

— Это же своего рода актёрское искусство...

— Я обучалась такой методике как психодрама. Это групповой метод работы со взрослыми людьми, когда мы инсценируем те события из их жизни, где они получили травму. Здесь её нужно залечить, показать, что есть другой сценарий, своя история у обидчика. Этот метод я стараюсь внести в песочницу, в  игрушки и вывести ребёнка на то, что он в безопасности.

"На уровне детства нет ограничений"

— Что вам самой даёт ваша работа?

— Я просто люблю её, я получаю удовольствие от того, что я могу поделиться тем, что я умею. Что касается особенных детей, я за год работы в "Верю в чудо" почувствовала свой собственный духовный рост. 

Удивительно, но когда находишься рядом с такими тяжёлыми, непростыми темами, они заставляют тебя по-другому посмотреть на жизнь. Понимаешь, что жизнь и смерть идут рядом, если ты родился здоровым, не факт, что так будет всегда. Эти дети научили меня наслаждаться настоящим. 

Я проснулась, живу, дышу и ем, в этом уже счастье. Это про духовный рост и уважение к жизни.

— Как справляетесь с эмоциями?

— Бывали дни, когда я приходила домой и мне было важно побыть наедине с собой, переварить эту грусть. Особенно, когда впервые на моём занятии девочка пережила приступ эпилепсии. Она могла их по 20 на дню перенести. Это очень страшно. Мама к этому привыкла, объяснила, но первое время мне было страшно, я не знала, что мне делать в этот момент. 

Я прихожу домой с этой болью, и я её проживаю. Мне в Калининградской области очень помогает природа, есть у меня ритуал: я подхожу к морю, пишу на песке имена или чувства и смотрю, как их смывают волны. Я так отпускаю. По мере того, как я стала сотрудничать с детьми от "Верю в чудо", с их родителями, у меня как-то выработалась некоторая стойкость. 

Я поняла, что детям не нужна моя жалость, а детям необходим друг, который придёт, с ними поиграет. Взрослый, который поверит в них.

— Не боитесь выгорания?

— Ответственность психолога — заботиться о своих ресурсах, не доводить себя до состояния эмоционального выгорания. К сожалению, не все специалисты, которые работают с детьми, могут это отрефлексировать. Не потому что они не хотят, а потому что не у всех развит навык прислушиваться к себе.

Это очень важно, если ты работаешь с людьми — вентилировать, постоянно обращать внимание на свои эмоции. Надо искать источники новых ресурсов. Хотелось бы ввести это в нашу культуру: если ты работаешь с людьми, время от времени нужно ходить к психологу, чтобы слить напряжение, которое накопилось.

— Как-то ваша работа отражается на собственных детях?

— Я беспокоилась, что мои дети могут меня приревновать. Но этого не произошло, потому что я стала их включать в свою работу. Был выездной лагерь "Фрупполо", я на один день привезла своих сыновей. Мне было интересно наблюдать, как мои мальчики отреагируют. Я доносила до них, что там будут ребята, у которых есть свои ограничения и свои возможности. И я была приятно поражена увидеть через час, как они играют с другими мальчиками и девочками. 

На уровне детства нет ограничений, они всегда находят контакт. Потом мои мальчики спрашивали меня: "А почему ты нас всего на один день привезла? Мы ещё хотим?" Они недавно мне помогали сухой бассейн чистить от пылинок и крошек. 

Мой старший сын мне недавно сказал: "Я тоже буду детским психологом". 

Наверное, я делюсь тем, как это для меня важно, а они это чувствуют. Я стараюсь найти баланс между работой и детьми.

— Как вы отдыхаете?

— Стараемся раз в неделю с семьёй уезжать на природу. У меня муж тоже психолог, он работает со взрослыми. Важна разгрузка, мы отключаем телефоны и можем арендовать домик с участком. Иногда приглашаем няню, она занимается детьми, а мы с мужем имеем возможность вдвоём куда-то выехать. Спустя десять лет супружеской жизни понимаешь, что это очень важно, пространство "мы" нужно оберегать.

Эксперт рассказала, как научить детей взаимодействовать с малышами с особенностями развития, как реагировать на их поведение и что ни в коем случае не нужно говорить.