Люди "Крузенштерна": кто стирает, чинит мебель, выдаёт книги и печёт хлеб для экипажа парусника

В декабре "Крузенштерн" и "Седов" выдвинулись к берегам Антарктиды по маршруту российских моряков, открывших ледяной материк 200 лет назад. На первом барке в плавание отправился корреспондент "Клопс" Павел Будников. Сегодня он рассказывает о членах экипажа “Крузенштерна” — прачке, поваре, электрике, плотнике.        

Марина Конникова, 26 лет. Машинист по стирке белья, на “Крузенштерне” с 2015 года.

— Мой рабочий день начинается в семь утра, хотя часто приходится вставать ещё раньше. Начинаешь стирать, стирать — постирушки до самого обеда. Затем у меня небольшой перерыв пока то, что выстирали с утра, сушится. После полдника я снова спускаюсь сюда и уже до позднего вечера работаю. 

У меня в распоряжении четыре бытовые стиральные машины. Этого маловато, но зато есть две сушилки. Они очень здорово выручают. Помещение маленькое, и если на улице холодно, бельё сушится дольше. Сейчас снова подходим к экватору, и всё будет высыхать моментально. Правда, когда жарко, здесь настоящий ад. Подо мной находится котельное отделение, и пол очень горячий, плюс влажность, к тому же борт судна нагревается ещё и снаружи. Так что здесь бывает градусов 40, а то и 50. 

В шторм тоже стираем, потому что банный день никто не отменял. По СанПиНу мы должны стирать каждую неделю, прерываться этот процесс не может. В качку приходится передвигаться здесь на коленях, держась за машинку или за верёвки. Но больше от этого страдают сами стиралки, начинают выходить из строя. В качку здесь дурновато, потому что это корма, кидает очень сильно, бывают очень большие перепады давления. Бывает, курсанты такой нагрузки не выдерживают и зеленеют на глазах. Приходится отправлять их на палубу проветриться.

— Говорят, работа должна приносить удовольствие. От такого труда можно его получать?

— Конечно, тут же играет музыка, можно параллельно петь, плясать, и никто тебя не увидит. Так что для меня каждый банный день не плохой, а хороший. Я прихожу, включаю музычку на полную катушку, танцую и пою, когда развешиваю бельё.

В принципе ничего сложного, тем более, что я выработала свой алгоритм, который помогает ускорить некоторые процессы. Поэтому у меня даже бывают выходные. Когда на судне появляются пассажиры, правда, работы добавляется.

...Мой брат проходил здесь практику, когда был курсантом. Я тоже училась в КМРК, но на моём факультете на “Крузенштерн” не брали. По образованию я технолог рыбной промышленности. После колледжа у меня было два пути: остаться на берегу и обрабатывать рыбу или выпускать консервы, другой вариант — пойти по этой же части в море. Но брат мне сказал: “Если ты перешагнёшь порог корабля рыбацкого, я тебе переломаю ноги”. Мужчины там с причудой, так как шесть месяцев не видят ничего кроме рыбы и горизонта. 

Я решила прийти сюда на один рейс — исполнить свою мечту и хоть раз в жизни увидеть море. Отходила буфетчицей, мне очень понравилось. Как и всех остальных, кто работает здесь, засосало, задержало, и невозможно уйти. Когда я представляю себе, что буду провожать “Крузик” с берега, для меня это шок. Я понимаю, что нужно строить семью, что-то менять, иначе тут и останешься, как в “Пиратах Карибского моря”, в ракушках весь. Тут половина команды ходит по 20-30 лет. 

Муж мой тоже моряк. Мы с ним очень долго не видимся, в ближайшие десять месяцев не встретимся. Он сейчас работает на иностранных судах, а туда дорога для женщин закрыта, даже поваром берут мужчин.

— Какой была история знакомства двух моряков?

— Мы познакомились здесь, на “Крузенштерне”. Он был мотористом. Мы заметили друг друга только спустя два месяца после начала рейса. У него была ночная вахта, и он после дежурства до пяти утра сидел на корме, любовался восходом и играл на гитаре. Я вышла на зарядку, так мы и встретились. Потом старались больше времени проводить вместе, гуляли по палубе, любовались до полуночи на звёзды. Он отправлялся в машинное отделение, а я шла спать. Не высыпалась, но любовь всё лечит. С тех пор мы не расставались, пять лет уже. Если посчитать чистое время, мы виделись года два, а три года провели по морям.

— На что можно потратить выходной на паруснике, который идёт по океану?

— На свои увлечения: книжки читаю, на гитаре стала играть. Именно здесь я нарисовала первый свой портрет. Я специально не училась рисованию, хотя люблю это с детства. Курсанты довольно часто подходят и просят нарисовать их. Но я всем отказываю, на заказ у меня ничего не получается. Все мои работы либо сделаны по памяти либо с фотографии.

— Работу в море называют самой романтичной, это так?

— Конечно, здесь такие закаты, которых никогда в жизни не увидишь. Особенно в шторм, если небо более-менее ясное, то брызги волн просто завораживают. Ещё в Южном полушарии совсем другая луна. Дельфины, киты — это всё тоже классно, но на них долго не полюбуешься, потому что работать надо. Так что я так и не увидела, как кит поднимает хвост над водой.

Олег Тетлер, 58 лет. Старший электрик и заведующий библиотекой, на “Крузенштерне” с 1994 года.

— Библиотеку я принял семь лет назад. Сейчас курсанты меньше стали читать печатную литературу, берут в основном учебники. Книги предпочитают электронные или аудио. 

Беседу прерывает курсант, который пришёл за книгой по морским узлам: на “Крузенштерне” периодически случается эпидемия плетения и вязания. Очередной читатель интересуется историей Брестской крепости — вторая часть экспедиции посвящена 75-летию Победы, курсанты готовят доклады.

— Самый страшный, по-моему, Тихий океан. Особенно в первой кругосветке 1995-1996 годов нас очень потрепало, ситуация была критическая. Мы попали в ураган, и двое суток не могли выгрести. Два главных двигателя на полную, а скорость — один узел. Порвало многие паруса. Капитаном в том рейсе был Седов, он отдал распоряжение на палубу выходить только тем курсантам, кто не боится. Основная нагрузка тогда легла на матросов, им помогало даже машинное отделение. Нечто подобное в этом рейсе курсанты испытали перед Ла-Маншем, ветер до 40 м/с — это на уровне урагана. 

— Чего больше на судне — электропроводов или такелажа?

— Конечно, проводов — значительно больше 30 километров. Все судно опутано, можно сказать, что это большой электромагнит. На всём этом хозяйстве — три человека: электромеханик и два электрика. Мы периодически прозваниваем изоляцию, прислушиваемся к работе двигателей. Где необходимо, проводим ТО. Ну, и по заявкам, естественно. Например, сегодня залило светильник на камбузе.

— У вас ещё есть одно хобби — рыбалка. Насколько часто удаётся посидеть с удочкой в океане?

— В числе моих главных трофеев — экземпляры трески и сайды по десять килограммов. Свыше десяти на борт поднять нереально, пять метров на борт не вытащить. А если судно на скорости идёт, масса пропорционально увеличивается. На “Мире” доктор ловит тунца, он тоже рыбак. У него специальное приспособление: резинка толстая, с палец толщиной, как амортизатор, чтобы гасить первый удар, а уже потом леска. Иначе тунец оторвёт снасть.

— Как бороться с тоской по дому, как пережить долгую разлуку с семьёй?

— Самое главное — верить, доверять, знать, что у тебя тыл, как говорится, прикрыт. Мне в этом плане повезло. Раньше по детям скучал, сейчас по внукам больше, чем по жене даже.

Максим Абашеев, 31 год. Повар-практикант, первый рейс на “Крузенштерне”. Отвечает за свежий хлеб и выпечку к полднику.

— Родом я из Абхазии, из Гудауты. Брат моей жены ходил здесь и курсантом, и матросом, и боцманом. Очень много рассказывал об этом легендарном судне, и я загорелся идеей попасть на парусник. Долго не мог решиться, и вот, можно сказать, мечта сбылась. Уже поднимался на клотики, смотрел на океан с высоты 55 метров. Там ты словно птица, почти как у нас в горах.

— Как вообще получилось, что Максим Абашеев оказался на кухне в поварском колпаке?

— Это отдельная история. В 18 лет я в училище сдавал на права, шёл по длинному коридору, увидел в одном из кабинетов 30 или 40 девушек за партами, решил заглянуть к ним. Даже не спросил, на кого они учатся, уже позже узнал, что стану поваром. Нас на курсе было всего трое парней, мои товарищи также пошли туда из-за девчонок.

— Насколько рабочий день отличается от того, что было на берегу?

— Качка влияет на дрожжи, приходится под неё подстраиваться, чаще переворачивать булочки, чтобы во время крена они не подгорели. Иногда приходится работать и по ночам, зато я сам себе хозяин. В зависимости от аппетита экипажа приходится печь 100-150 буханок хлеба в день и порядка 450 пирожков или булочек. Уже в четыре или пять утра я начинаю месить тесто и заканчиваю к полднику, то есть к 16:00. В моём распоряжении шесть духовок. Кто-то из курсантов мне обязательно помогает. 

— Какие-то секретные абхазские ингредиенты удаётся добавлять в хлеб или булочки?

— К тесту нужен особый подход, оно не всем даётся, приходится ему кое-что нашёптывать. Это не у всех получается. Например, моя жена готовит замечательно, но с тестом не может поладить. 

Дома я готовлю только по настроению — если на меня что-то нашло, могу посвятить этому целый день. В Абхазии мы часто делали сулугуни и настоящие аджарские хачапури в виде лодочки. Будь у меня под рукой такой сыр, обязательно бы удивил экипаж. 

Обычно утром мы совещаемся, чем удивить или побаловать экипаж. Потихоньку осваиваю технологию приготовления тортов. Могу заменить и ребят-поваров на камбузе. Если бы под рукой были бы абхазские специи, приготовил бы соусы к мясу. Ещё очень скучаю по мамалыге — для меня это второй хлеб, особенно хороша она, если добавить сациви. Здесь, конечно, готовят каши, мне они очень нравятся, я их люблю. Кукурузную тоже ем, но она здесь из жёлтой кукурузы, а нужна белая.

— Уже решил для себя — оставаться на судне или первый рейс окажется последним?

— Хотелось бы попасть сюда ещё раз. До этого я не переносил качку. Когда мы на лодке выходили в море ловить рыбу, для меня это было сплошное мучение. Первую неделю было действительно сложно, а потом всё — привык. Опытные люди сказали не употреблять никаких таблеток, а просто перетерпеть. У меня это получилось, причём без корочки хлеба или морковки. Сейчас даже хочется побольше баллов. Есть в этом свой кайф. Меня подкидывает в пекарне, но ничего, справляемся.

Юрий Улинич, 39 лет. Старший матрос и плотник. На “Крузенштерне” с 2010 года.

— Я участвую в парусных авралах, отвечаю за питьевую воду, а самое главное —  изготавливаю из дерева всё необходимое. Очень часто, например, ломаются шкаф и другая мебель, это всё нужно обслуживать постоянно. 

Дерево — это всегда для души, оно успокаивает нервы, с ним приятно работать, не зря же Иисус был плотником. У моего отца был ящик с инструментами, я с малолетства ковырялся. На балконе колотил что-то, автоматы мы делали, в войнушку играли деревянным самодельным оружием. 

В свободное время делаю шахматы, нарды, трубки. На берегу я тоже плотник, краснодеревщик, создавал интерьеры баров, ресторанов. Мои работы можно много где увидеть. Например, ресторан “Карамзин” в Балтрайоне весь моими руками сделан, “Дон Ченто”, “Пармезан”, “Британника”, “Пивовар” — практически во всех знаковых заведениях Калининграда есть частичка моей души. В синагоге все деревянные элементы внутри — это моя работа. Конечно, я брал себе напарников, и вместе мы создавали красоту. 

На берегу я больше зарабатываю, чем в море. Сюда я ухожу, как в отпуск. Дома — однообразная жизнь, а здесь у меня картинка за окном каждый день меняется. Вода сегодня гладкая, завтра кривая. Котики всякие выпрыгивают, дельфины, кораблики проплывают. Будет что вспомнить в старости. 

— Что за эти десять лет на судне запомнилось больше всего?

— Самый памятный, конечно, первый рейс, первый опыт в море, тогда я был преисполнен гордости, даже материться перестал на некоторое время. Этот рейс тоже особенный. Я впервые отметил день рождения на паруснике, и Новый год тоже. Про телефон забыл, а то на берегу по тысяче звонков, голова кипит, а тут тишина, спокойствие, практически на релаксе живешь. Проснулся — ты на работе, идти уже никуда не надо, плюс покормили.

На качку не обращаю даже внимания, какой бы они ни была. Пару лет назад, кстати, меня тряхануло после перерыва. Мы шли по Балтике, а я просто лежал два дня и думал, что умер, потом отпустило. Тоже своего рода романтика.