Как портится зрение и почему не стоит отбирать у ребёнка компьютер

Игорь Азнаурян — офтальмохирург, детский офтальмолог, академик Российской академии медико-технических наук (РАМТН), доктор медицинских наук, президент Ассоциации офтальмологов и страбизмологов. Автор 20 научных разработок рассказал "Клопс", почему носить очки для чтения после 40 лет — это нормально, а упражнения для глаз не избавят от близорукости.

— Игорь Эрикович, откуда берётся близорукость и почему один близорукий, а другой дальнозоркий?

— Дальнозоркость всегда врождённая. В 98–99 процентах случаев астигматизм врождённый, два процента приходятся на те виды астигматизма, которые приобретены вследствие травмы или какого-либо заболевания роговицы глаза, например. 

— То есть дети рождаются дальнозоркими?

— Да. И если дальнозоркость остаётся или она при рождении была выше, чем нужно, то она переходит во взрослое состояние. Мы с вами знаем этих пожилых людей, которые носят очки с двумя линзами — для дали и для близи. У этих людей с детства была близорукость, просто они о ней не знали. А проявляться она начала в более старшем возрасте. 

Близорукость очень разная: близорукость от рождения, близорукость, которая появилась в раннем детском возрасте, и близорукость, которая появилась в школьном возрасте. Это три разных состояния и требуют совершенно разных подходов к лечению.

— Есть ли какая-то тенденция, передаётся ли близорукость, например, по материнской линии? Какую роль играет наследственность? Вот у меня трое детей, у мальчиков зрение нормальное, а мы с дочкой слепошарые, как говорят в народе. И мама моя была близорука.

— Наследственность с полом не связана, в вашем роду девочкам просто не везёт, это просто хромосомы. Та близорукость, о которой вы говорите, появилась у вашей мамы в подростковом возрасте, очевидно, и у вас тоже где-то в этот период, и у вашей дочери. Это так называемая школьная близорукость, как её называют у нас в стране, — наиболее распространённый тип. С одной стороны, генетически наши глаза не расположены к интенсивной работе вблизи, они созданы для того, чтобы работать вдаль. Человечество как бы переформатирует свою зрительную систему на то, чтобы хорошо начать видеть близко, при этом оно теряет способность видеть далеко. Это близорукость с минусом до трёх-четырёх диоптрий.

Когда запускается механизм такой адаптации, глаз начинает растягиваться и близорукость приобретает ещё более печальные величины и портит глаза. Глаз портится, растягивается.

— То есть происходят физические изменения?

— Да. Это может привести к серьёзным патологиям в будущем.

— Можно и ослепнуть?

— Можно. Поэтому очень важно смотреть периферию глазного дна, те участки, которые могут повреждаться из-за растяжения, и вовремя их профилактически лечить. Тогда ничего страшного не произойдёт.

Если мелкий объект, который нужно рассмотреть — буквы, например, — находится в постоянном движении "близко — дальше". Одно время было много близоруких среди музыкантов, когда они читают ноты, они совершают колебательные движения. Почему это мы наблюдаем резкий рост близорукости в связи с появлением планшетов или смартфонов? Потому что, когда ребёнок держит в руках гаджеты, он двигает их всё время. И если ему нравится играть…

— Конечно, нравится. Разве есть такие дети, которые не играют?

— И я считаю, что бессмысленно говорить о том, что это надо ограничить. Как можно ограничить современного ребёнка?

— Никак. Раньше читали под одеялом. Теперь под одеялом играют.

— Разница между нами и нынешним поколением в разы больше, чем между нами и нашими родителями. Мы к нашим родителям гораздо ближе с точки зрения навыков и способностей, чем мы и наши дети. Мы гораздо более ортодоксальны. Поэтому вы не имеете права ребёнку запрещать, иначе вы калечите его будущее. Но, с другой стороны, как же сохранить здоровье? Например, что делал я в случае со своими детьми?

— Да, расскажите про своих.

— Моему старшему сыну было восемь лет, я заведовал детским отделом в институте Святослава Фёдорова. Однажды жена заскочила ко мне по какой-то надобности с нашим старшим сыном Эриком. И я говорю: давай его проверим. А у Эрика минус 1,5. Бац, приехали! Я начал его лечить так, как лечу всех — до возраста, когда близорукость стабилизируется сама по себе. Мы её смогли удержать, она у него 2,25–2,5, не больше. Кроме лечебных мероприятий, мы ограничили сыну время на компьютерные игры и купили ему большой монитор. Тогда, слава богу, ещё смартфонов не было. 

Сейчас Эрику 28 лет, и он носит очки скорее для солидности. У сына две статьи в журнале Science, он биотехнолог, занимается генетикой и молекулярной синтетической биологией, живёт в Цюрихе.

— А что касается хирургической коррекции — когда её можно проводить ребёнку?

— Вот говорят, что 18 лет — это тот возраст, когда можно проводить лазерную коррекцию. И до 40–45 лет. На самом деле всё немножко по-другому. 

В довольно большом числе случаев (60–65 процентов) близорукость в 18 лет начинает сама собой останавливаться. Вопрос в том, на какой цифре она остановится, и её надо до этого правильно лечить, чтобы она не достигала сумасшедших цифр. У многих она продолжает прогрессировать, и в таких условиях неправильно делать коррекцию: сегодня вы её сделали, а завтра опять зрение упадёт. Это же не консервная банка, которую можно открыть-закрыть, и не молния на куртке. Поэтому важно, чтобы зрение стабилизировалось на три года, и потом делать коррекцию. Например, мы зафиксировали близорукость в восемь лет, лечим, с 12 лет она остановилась и три-четыре года не растёт. Ну и зачем ждать 18 лет? Надо делать коррекцию. 

То же самое касается взрослых. Почему-то принято предполагать, что к 40–45 годам у человека может появиться катаракта и тогда уже будет операция не на роговице, а на хрусталике. Но, во-первых, не у всех эта катаракта развивается. Так что, человеку сидеть до смерти ждать, когда она появится, чтобы снять очки? Если нет противопоказаний, можно операцию сделать и жить дальше, имея возможность хорошо видеть и далеко, и близко.

— И до конца жизни хватит такой операции?

— Да, безусловно. Обычно делается одна, в некоторых случаях, процентах в 20, нужно дошлифовать роговицу. 

— В моём детстве близорукость лечили по-простому: что-то капали в глаза, велели делать упражнение: наклеиваешь на стекло точку и смотришь то на неё, то вдаль.

— Да, и люди верили, что это поможет. В советское время в передаче "Здоровье" говорилось, что в масле много вредного холестерина. И все переставали есть масло. И в магазинах масла не было якобы не потому, что коровы не доятся, а потому, что оно вредно.

Здесь та же самая история. Вам сказали: давайте сделаем склеропластику. А её нигде в мире, кроме пространства СНГ, не делают. Операция совершенно простая с точки зрения техники, но бессмысленная. Или вам говорят: вот аппарат, мы вам в глаз посветим и назовём это аппаратным лечением. Это всё равно, что сказать "проводить шприцевое лечение пневмонии". Но смысл же не в самом шприце, а в том, что вы туда набрали. 

И второй дурацкий термин, который не имеет никакой смысловой нагрузки, — это "упражнения для глаз". Под словом "упражнение" что мы понимаем? Мы делаем некоторые движения, которые нас раскрепощают, растягивают нам связки, делают крепче мышцы, покачали чуть-чуть пресс — он втянулся, не выпирает пузо. Теперь предположим, что у человека какая-то серьёзная болезнь. Например, миастения, когда мышцы не работают. Или переломы, разрывы сухожилий. Вы упражнениями этот дефект сможете компенсировать? Нет, конечно. 

Та же история здесь. Вы можете до умопомрачения вращать глазами в разные стороны, делать примочки. Но лучше сразу лечить правильно и выверенно. Сейчас с полисом ОМС можно пройти обследование и лечение в различных хорошо оснащённых клиниках, в том числе и частных. 

— Мы знаем о дальнозоркости как о беде людей в возрасте.

— Если человек вдаль видит хорошо, а для близи нужны очки — это нормальная история и называется "пресбиопия". После 40 лет любой "нулевой" глаз требует очков, чтобы видеть вблизи. И если человек не хочет носить очки, тоже можно корригировать.

— У человека сейчас нет особой надобности видеть далеко, ему не нужно, например, постоянно охотиться. Можно ли предполагать, что в будущем зрение переориентируется на потребности лучше видеть вблизи больше? Можно ли говорить, что устройство наших глаз как-то меняется?

— Нет. Глаз удлиняется до трёх лет с момента рождения. Удлинение всего на один миллиметр — это уже три диоптрии в сторону минуса. Человек рождается с дальнозоркостью 3–3,5 диоптрии, к году должно быть чуть меньше плюс одной. До трёх лет глаз приобретает ту длину и форму, которая соответствует нулевой рефракции или около того. От момента рождения до его истинно нормального состояния глаз увеличивается всего на один миллиметр. И когда у вас после семи-восьми лет вдруг снова этот механизм включается — это ненормальная адаптация. Включаются другие гены, которые не способны точно ориентировать глаз, предположим, на расстоянии полметра или 33 сантиметра. И если вы ничего не делаете, получаете высокую близорукость, которая является болезнью.

— То есть человек не меняется на протяжении времени? 

— Не меняется. Какие мы были тысячу лет назад, такими и остались. Поэтому эта псевдоадаптация, связанная с работой глаз вблизи, порочна, негармонична с точки зрения биологических процессов. Предположим, у человека одна нога короче другой. Это ненормальные условия для ходьбы. Но человек приспосабливается, у него меняется конфигурация опорно-двигательного аппарата, тазовые кости несимметричны, позвоночник идёт не перпендикулярно плоскости таза, а по косой наверх. И человек меньше хромает. Но это ненормально, это просто адаптация к изменившимся условиям.