Для режиссёра Калининградского областного драматического театра Михаила Салеса нынешний год примечателен. Случилось так, что с театром они "ровесники": оба отмечают 70 лет. В девяностые он запомнился калининградцам целой обоймой ярких постановок, затем неожиданно уехал из страны, а в 2008-м вернулся. Сегодня уверен: навсегда. С режиссёром побеседовал журналист "АиФ-Калининград".
— Михаил Абрамович, вы дважды вошли в одну реку. Это принципиальное решение?
— Безусловно. Всегда любил Калининград. Приезжал ежегодно, потому что здесь похоронена мама. А в 90-е годы впервые навестил сестру. Город произвёл потрясающее впечатление. "Неплохо бы здесь пожить и поработать", — сказал я себе. И всё материализовалось. В 1992 году я по приглашению губернатора Юрия Маточкина возглавил драмтеатр. В него же вернулся годы спустя. Театр — это мой диагноз.
— А ведь у вас была уже своя труппа в Израиле. Не жаль было потраченных лет?
— Да, я создал там театр "Цилиндр". Начинали — нас было пятеро, а когда уезжал — уже 19. Мы сами себя обслуживали, сами зарабатывали, а когда заработка не было — садились всей труппой и лепили пельмени. Сдавали в магазины, где их отлично покупали. Яркий был период жизни. Но, как ни странно, именно на чужбине я впервые понял, что такое антисемитизм. Был чужаком и для других, и для себя. Словно бы пришёл в гости, а визит затянулся. Понял: пора домой…
— Не жалеете о том, что худрук Евгений Марчелли покинул театр? Ведь после отъезда из Калининграда он за спектакль "Месяц в деревне" в Ярославле получил "Золотую маску". А останься здесь — награда могла бы достаться нам.
— Зря вы затронули эту тему! Я категорически против "Золотой маски". Эта премия далека от истинной сущности театра. Не понимаю её смысла. А я плохо отношусь к тому, чего не понимаю, потому меня и называют консерватором. "Золотая маска" ориентирована исключительно на авангард. А это всегда внешние изыски и пренебрежение содержанием. Авангардным постановщикам типа Богомолова или Серебренникова кажется, что если героев Толстого или Достоевского одеть в джинсы, а то и в трусы, заставить их совершать странные пассы, поставить на сцене холодильник, то это — момент истины. Я абсолютно согласен с почитаемым мной Виталием Вульфом: если русский театр просуществует в такой ситуации ещё лет 15 — он может умереть.
— Возможно ли найти золотую середину между театром представления, когда актёры — пешки в руках кукловода, и сценическим "нафталином"?
— Ну да, нафталин, или ещё, как некоторые говорят, "музейный театр"… (Смеётся.) Хотя у меня столько денег нет, чтобы поставить "музейный" спектакль. Да какие угодно ярлыки можно навесить, но если в зрительном зале есть 700 человек — значит, это кому-то надо. "Лорд Фаунтлерой" многие критиковали. При этом всегда полный зал — как не радоваться!
"У вас же там школьники!" — говорят мне. Отвечаю: "Сегодня они школьники, завтра — студенты, послезавтра — взрослые зрители, которые придут сами и детей приведут".
— Что думаете по поводу знаменитой речи Константина Райкина о цензуре со стороны всевозможных "общественников"?
— Ни о какой цензуре со стороны не может быть и речи. Театр нужно судить по тому закону, который он сам предлагает. Что касается Кости — это сверхталантливый человек. Так существовать на сцене, как он, — высший пилотаж. Так что он давно уже заслужил моральное право на творческую независимость.
— Последние годы вообще ознаменованы театральными скандалами. Например, создателей оперы "Тангейзер" в Новосибирске обвинили в оскорблении чувств верующих и неподобающей трактовке темы жизни Христа. Может режиссёру кто-то диктовать, что ему ставить?
— Режиссёру никто не может диктовать, что ему ставить. Но когда он берётся за такие щекотливые темы, как религия, он должен подходить к вопросу взвешенно и тактично. Перефразируя известную поговорку, скажем так: вера, как и Восток, — дело тонкое.
— В последние годы труппа заметно приросла молодёжью. Вас это радует?
— Внесу ноту пессимизма. В труппе сегодня либо совсем зелёная молодёжь, либо представители старой гвардии. И почти совсем нет исполнителей среднего возраста — 35—45 лет. А молодёжь я, конечно, люблю. Но в институтах их не больно-то учили, как создаётся образ, как работать с партнёром. Сегодня больше интересует форма, а я больше люблю содержание — и начинаю терроризировать их. Нас ведь учили, что режиссёр — это диктатор.
— А вы диктатор?
— Безусловно. На репетиции. Но когда начинается спектакль, я сижу за кулисами и бьюсь об стенку, потому что ничего поделать не могу: тогда диктуют актёры. И после спектакля могу лишь бегать за артистом и говорить: "Старик, ты неправ!"
— На подходе ваш юбилей. Как будете праздновать?
— Случилось так, что по паспорту у меня день рождения 2 ноября, а на самом деле родился я 2 декабря. В молодости мне этот факт очень нравился: начинал праздновать 2 ноября, а заканчивал — через месяц. Юбилей отмечу на сцене 11 декабря единственным спектаклем, в котором я занят как актёр, — "Поминальная молитва". Это будет мой бенефис. Знаете, я ни разу официально не отмечал своё появление на свет. Но вдруг понял: пора, ведь двух жизней не бывает.