Известный актёр и многолетний ведущий передачи "Фазенда" на Первом канале Сергей Колесников ответил на вопросы журналистов накануне своего приезда в Калининград. 16 апреля на сцене Музыкального театра он предстанет перед здешним зрителем в спектакле "Ирония любви, или Интимная комедия" по пьесе английского драматурга Ноэла Каурда.
— Эта пьеса часто ставится в антрепризе. Ваша трактовка отличается от остальных?
— Мы хотели уйти от прямолинейного прочтения текста.
Если ты уже немолод и всё меняется в жизни, порой кажется, что твои проблемы вечны. Семья, любовь, существование мужчины и женщины — самые сложные вопросы для всего человечества. Автор попробовал поднять завесу над этой тайной, со своим взглядом на неё.
Тихой любви не бывает. Это обязательно война или состояние мира и войны. Обязательно искрит. В каждом поколении какие-то свои замыкания происходят, люди расстаются ни с того ни с сего, разбегаются в разные стороны, но если там было что-то настоящее, то судьба снова их сводит. Порой для того, чтобы опять разбежаться. Может быть, пьеса об этом.
— Как долго готовится спектакль и какие эмоции вы хотите показать на сцене?
— Эмоции мы, артисты, должны показать самые разные, от пиано — самого тихого до коды — самой громкой, но всё должно быть оправданно. Просто сдуру заорать или ни с того ни с сего заплакать нельзя, всё должно быть логично.
— То есть основная идея — как достигнуть гармонии между полами?
— Это практически невозможно, я знаю теперь с высоты прожитых лет, но всегда хочется это сделать.
— Каким видит вас калининградский зритель в ваших героях?
— Я не знаю. Я себя изменить не могу, у меня есть какие-то свои штампы, привычки. Но мне, как любому нормальному артисту, всегда хочется своих персонажей оправдать — и хороших и плохих.
Есть такие места в этой пьесе, их можно сделать пошло, можно сделать унизительно, можно добавить немножко разврата, какой-то желтизны. Мы от этого постарались уйти. Во мне должны увидеть человека, который попал в очень непростую жизненную ситуацию. Она пропитана любовью, и непонятно, что с этой любовью делать, потому что любовь всё окрашивает в яркие, странные, неожиданные цвета. Когда взрослый человек, который это чувство никогда в жизни не испытывал, попадает в такую ситуацию, это перевернуло его жизнь.
— Вы снимались в Голливуде. Расскажите немного об этом.
— Всё примерно так же, как и у нас. Со словом "мотор" артист начинает играть, камеры — снимать, осветитель — светить. Но в Голливуде создана богатая атмосфера подготовки к этому волшебному моменту. Для этого задействовано много настоящих профессионалов, каждый из них занимается только одним своим делом.
Я там не слышал никакого крика, там всё происходит очень тихо, хотя на съёмочной площадке задействовано 200 человек обслуживающего персонала. На меня самое большое впечатление произвела слаженность коллектива, который работает как хорошие швейцарские часы, ей-богу. У нас так бывает, но редко, порой вот это "предмоторное" состояние у многих съедает все силы, артист может перегореть, перенервничать из-за какой-то бытовой неустроенности, из-за шума. В Голливуде же создаётся атмосфера абсолютного покоя для артиста. Абсолютно со всех сторон: со стороны гримёров, костюмеров, доставки, я уж не говорю про еду — ресторанная пятиразовая еда. Не жалеют денег, совсем не жалеют, но деньги при этом считают.
Как-то я на съёмках стал сам надевать ботинки — я так привык, ничего в этом нет такого, и тут ко мне бежит девушка-костюмер, хочет завязать шнурки. Я был обижен и даже рассержен: что, я ботинки не могу надеть? Потом мне всё объяснили: Серёжа, ты же можешь не так надеть, что-то порвать, будешь на рубашке застёгивать пуговицы грязными руками и в кадр войдёшь в грязной рубахе, а уволят потом вот эту девушку-костюмера.
— Была ли у вас какая-то особая актёрская удача, когда вы чувствовали творческий прорыв?
— Я хорошо запоминаю такие моменты, они очень редкие, и это бывает не связано с ролью, с игрой. Ты можешь быть на сцене профессионального театра или ДК, или с гитарой, или что-то рассказывать, но это обязательно связано с публикой. Ты что-то говоришь или поёшь — и тебя вдруг пронизывает ощущение невообразимого счастья. Объяснить это невозможно.
— Какую ещё интересную, необычную роль вы бы хотели сыграть?
— Владимир Иванович Немирович-Данченко говорил, что профессиональный актёр должен даже нелюбимую роль сделать любимой, а если ты роль полюбил, можешь сыграть её блестяще. Это тоже моё кредо. Отвечая на ваш вопрос, мне хотелось бы спеть Бориса Годунова. Это нереально, но мне бы хотелось.
— А был ли такой персонаж, который был вам неприятен, но приходилось вживаться в эту роль?
— Нет, такого не было. Этот неприятный персонаж — он же не просто такой, мы все рождаемся хорошими, святыми. Потом происходят метаморфозы страшные. И они из одного делают урода, а из другого — святого простака. Хотя люди должны быть похожи. Вот почему, скажем, Гитлер — исчадие ада, а к Наполеону другое отношение, хотя, по сути, они очень похожи. Лев Толстой Наполеона сильно не жаловал, а для Европы он… даже не знаю — маяк, светоч.
— Калининградская публика отличается от питерской, московской?
— От московской и питерской любая публика отличается. Столичная публика пресыщенная, и только выезжаешь в другие города — по-другому дышится, по-другому играется и чувствуется, что публике ты там более нужен, чем в Москве или в Питере.
— Есть в Калининграде места, которые вы хотели бы посетить?
— Я бы хотел посмотреть ваш университет старинный, "Альбертину". Как-то в Калининграде мне подарили книгу о городе, о его истории. Я довольно часто бывал здесь, но пока не прочитал эту книгу, предположить не мог, что это был волшебный город. И это название — "Альбертина" — запало мне в душу.