Недавно в Калининградском федеральном центре высоких медицинских технологий побывали американские хирурги, которые провели занятия в рамках проекта Heart-to-Heart. Среди них — один из лучших детских кардиохирургов мира, специалист по трансплантации сердца и лёгких Марк Галантович. Знаменитый доктор — отец четверых детей и счастливый дед: его внучка родилась в прошлом году, когда Марк был здесь, в Калининграде, на предыдущей конференции в ФЦВМТ. Однако на вопрос, как вырастить здорового ребёнка, он отшутился: "Если бы я знал ответ, я бы Нобелевскую премию получил!"
Марк Галантович согласился ответить на вопросы Клопс.Ru.
- Какую тематику вы обсуждали во время своей работы в Калининграде?
- Мы говорили об очень разных аспектах ведения детей с заболеваниями сердца, начиная с формирования команды медиков, чтобы определиться с лучшей тактикой лечения, какая операция этому ребёнку показана и в какое время, как таких детей вести сразу после операции в отделении реанимации и после выписки, как наблюдать и обеспечить им самое лучшее качество жизни.
Программа Heart-to-Heart рассчитана на несколько лет, и наши соглашения с Калининградским центром рассчитаны надолго. Пару лет назад, когда мы только начинали, мы брали детей с менее сложными заболеваниями сердца, а сейчас мы говорим уже о самых сложных пороках сердца, в том числе и вот о детях с единственным желудочком сердца.
- Вы несколько раз выступали в России с докладами на тему пересадки сердца у детей…
- Да, я выполняю пересадку сердца, лёгких и комплекса сердце-лёгкие.
- У нас в этом отношении есть юридические ограничения, которые мешают проводить такие операции для детей. Как вы считаете, с точки зрения моральной, с точки зрения готовности общества, будут в России в ближайшее время проводиться такие операции?
- Здесь ещё очень много вопросов. Это социальные, культурные, религиозные аспекты того, как воспринимается смерть в обществе, и вопрос донорства органов после мозговой смерти. Кроме того, очень сложный вопрос, насколько честна, прозрачна система списков нуждающихся в трансплантации, при каких патологиях она требуется и когда нет других альтернатив. В некоторых странах это удалось сделать, и каждая пришла к этому немножко по-разному, по-своему. Честно говоря, я не знаю настолько глубоко ситуацию в России, чтобы ответить на ваш вопрос.
- А с точки зрения медицинской? Есть ли у нас специалисты и возможности для проведения таких операций?
- У трансплантации сердца очень несложная методика по сравнению с теми сложнейшими операциями, которые делают русские врачи. Мы берём донорское сердце с отходящими от него большими сосудами, и нам нужно переместить его пациенту и подшить один большой сосуд, аорту, которая выходит из сердца и несёт кровь к органам, две большие вены и лёгочные артерии. Они большого калибра, и их очень легко подшить, фактически мы сшиваем две трубки, вот в чём суть операции.
Операции, которые делает в Калининграде, в частности, доктор Белов (зав. детской кардиохирургии ФЦВМТ — ред.), например, реконструкции очень маленькой структуры внутри крошечного сердца новорождённого, намного сложнее.
- На ваш взгляд, по какому пути развивается современная медицина? Скажем, если есть больной орган, может, проще его заменить на какой-то искусственный, как поступают в стоматологии? Или стоит дальше продолжать бороться за собственные органы человека?
- Очень хороший вопрос, часто я его слышу. Но здесь нам нужно немножко разобраться с более базовыми вещами.
Когда мы говорим, например, о трансплантации сердца, это не значит, что мы убираем плохое сердце и ставим на его место новое, хорошее. Это не как с машиной: выкинули старый мотор, заменили на новый и машина у нас на ходу. Мы человеку убираем одно заболевание, заменяя его другим. Новое заболевание — это наша борьба с отторжением трансплантата, с раковыми заболеваниями, которые могут потом развиться в этом трансплантате, с инфекциями, которые сопровождают операцию.
Проводились многочисленные исследования по трансплантации сердца, в частности у детей, которые рождаются с очень сложными нарушениями, например, с единственным желудочком. Уже в первые годы жизни их ждёт череда операций. Казалось бы, легче сделать трансплантацию сердца, чем подвергать ребёнка таким испытаниям. Проводилось исследование. Детей с гипоплазией левых отделов сердца, это когда недоразвита половина сердца, поделили на две группы. Половине делали трансплантацию сердца, а вторых вели традиционным путём, делая им операции. Получалось, что в первые 3-5 лет после вмешательства результаты оказались лучше в первой группе. Но через 5-10 лет после операции две кривые — продолжительности жизни, выживаемости — начинали сходиться. И после этого пересечения мы видим постоянное ухудшение в группе трансплантации, а другие дети держатся стабильно в течение нескольких лет после вмешательства. Трансплантированное сердце очень хорошо работает на первых этапах, но в конечном итоге организм начинает его отторгать, ребёнок чувствует себя очень плохо, в то время как сердце, которое удалось "починить", служит человеку ещё очень много-много лет.
В нашем центре есть отделение трансплантации, но делаем такие операции только в самом крайнем случае.
- Вы оперировали и российских детей, в частности, Данилу Кубышкина, для которого собирали деньги на операцию. Как сложилась его жизнь?
- Я связан врачебной тайной по законам США, думаю, в России такие же законы. Поэтому, к сожалению, на ваш вопрос о мальчике я ответить не смогу. Но могу рассказать о таких пациентах в принципе, как они себя чувствуют после операции.
Единственный желудочек или гипоплазия левых отделов сердца — это самая сложная группа пороков сердца, таким детям требуется обычно 3-4 операции, чтобы просто переместить сосуды в то положение, в каком они должны отходить от сердца, и заставить сердце работать нормально. И в этом случае для каждого пациента нужен подход всей команды, которая включает не только кардиохирурга, но и врачей других специальностей, для того чтобы выработать многолетний план ведения. В центрах, где есть такой подход, результаты впечатляющие. Эти дети потом идут в школу, занимаются, как их сверстники, бегают, прыгают. Сейчас результативность уже приближается к 95%. И вот такая же задача стоит перед калининградским центром, я вижу все условия, чтобы этой цифры они достигли.