В Калининграде состоялась выездная сессия исполкома русского ПЕН-центра, объединяющего профессиональных писателей, поэтов и журналистов, работающих в различных жанрах. Один из её участников, писатель Андрей Битов, поделился в интервью "АиФ-Калининград" своим "фирменным" иронически-парадоксальным восприятием мира.
На повестке — запреты
Марина Обревко, KLG.AIF.RU: — Андрей Георгиевич, аудитория на вашем выступлении состояла преимущественно из дам. Это симптоматично?
— Безусловно! Читатели — в основном женщины. Собственно, и литература началась с того, что мужчины начали творить, желая понравиться дамам. Впрочем, в последние десятилетия появилась довольно сильная женская проза. В частности, пишут детективы, показав мужикам, как надо профессионально сочинять и зарабатывать.
— А что такое профессионализм в литературе? Классики ведь литературных институтов не заканчивали.
— В действительности профессионализма в русской классической литературе не было. Она велика именно тем, что была непрофессиональна. Литературу главным образом представляли господа не бедствующие и не озабоченные бытовыми вопросами. Они ни на что не претендовали, просто оказались гениальными. Энергия высвобождается тогда, когда человек не думает в категориях богатства, славы, интриги. Богатство — это агрессия, слава —- агрессия. А это, увы, реалии сегодняшнего дня.
— Что вас больше всего удручает?
— Вот приезжаю я из Питера — есть нечего, бегу в соседний ларек. И, как выясняется, его сносят. Это такая мера усовершенствования нашей жизни. Быстро сносят ларьки и поспешно возводят церкви. Это, конечно, хорошо, что церкви строят и реставрируют, — это украшает жизнь. Но не будем много говорить о церкви, потому что, к сожалению, она слишком близка с властью, что тревожно. Института комиссаров нет, а священники комиссаров не должны заменять. Политическая элита в виде духовенства — это противоестественно.
— Слово "элита" сегодня употребляют и к месту, и без надобности…
— Какая у нас может быть элита, когда всю породу уничтожили большевицким геноцидом? Три поколения вырубили. А у нас и без того было отставание от Европы, спасибо, Пушкин один век нагнал. Мы теряем лучшее, что у нас было, и приобретаем худшее. Предпринимается попытка выделить составляющую успеха из триединства власти, богатства и славы. Вот чем занимаются элитарные господа в нашей Госдуме — "палате ума"? Что у них на повестке дня: то педофилы, то бредовые запреты на эпизоды с курением в кино. Вообще "запрет" у них – ключевое слово. Дегуманизация общества, которая сейчас происходит, по-моему, самая большая потеря. Такая эпоха управляемого ожлобления…
— Нынешний век не рождает героев? Кто кумиры для вас?
— Советский человек — существо инфантильное. Я с детства живу в золотом веке, потому что лучше ничего нет: Чаадаев, Грибоедов, Пушкин, Лермонтов, Гоголь, Даль. Тогда скорость времени была другой. Человек мог быть генералом в 25 лет, и это никого не удивляло. По возрасту мы против Пушкина как двоечники, оставленные на второй год. То, что они проживали за 37, мы проживаем за 70. Конечно, сказалось то, что нас на десятилетия погрузили в глубокий исторический провал.
— При этом вы пишите: "Россия вовсе не отсталая, а преждевременная страна".
— Когда я в онкологии лежал и помирал, задумал текст-завещание "Роль захватчиков в русской истории" на основании первой же пришедшей в мой ослабленный ум строки: "Россия — вовсе не отсталая, а преждевременная страна". За что отдельное спасибо монголо-татарам. Они способствовали объединению наших вечно враждующих княжеств раньше, чем в кичливой Европе. Тёмные Средние века, по моему убеждению, и создали её культуру, её дух, её цивилизацию. Фашизм возник именно в тех странах, которые позднее других объединились в княжества, – в Германии и Италии, например.
Лучше не писать
— Как вы относитесь к экранизациям своих книг?
— Многие студенты ВГИКа хотели поставить мою "Дверь" — начало "Улетающего Монахова". Но тогда я был в "чёрном списке" идеологически неблагонадежных писателей, и меня нельзя было экранизировать. Думаю, идеальная экранизация в принципе невозможна. Это всегда борьба между литературным текстом и языком кино. Мне кажется, Андрей Звягинцев смог бы отразить мою стилистику ярче, чем кто-либо другой. Ну а пока ключ ко мне не найден.
— Вы часто упоминаете про свою лень, но тем не менее написали восемь томов.
— Лень — полезная вещь. Она позволяет быть несуетным, переплавить всё в то качество, которого хочешь достичь. Надо ужасно долго лениться, ощущать себя полным ничтожеством, прийти в отчаяние и всё это время готовить себе побег (убежать туда, где ничто не будет мешать — в деревне, например, хорошо работается) и вдруг ни с того ни с сего опять отчаяться. Главное — написать первое слово. Дальше всё пойдет. И как только начнёшь писать, надо как можно дольше не вставать из-за стола. Сохранять дыхание, не прерывать его. Однажды я работал 40 дней подряд и так написал "Пушкинский дом". А вообще гораздо приятнее не писать.
— Вы в Калининграде не первый раз. Есть ли какая-то динамика во впечатлениях?
— Первое впечатление 1969 года у меня было довольно жутковатое — взорвали Королевский замок. Я тогда подумал: "Этот город обречён на прозябание". Сейчас есть ощущение, что какое-то зёрнышко прорезалось, и Калининград всё-таки жив.