Российский филантроп, специалист в области паллиативной медицины и куратор проекта "Наши дети", доктор Лиза посетила Дом ребенка в Советске, где оказала действенную помощь, и хоспис при Калининградской горбольнице № 2. В процессе общения с этой хрупкой женщиной подумалось: "Если определение "герой нашего времени" – не о ней, то о ком же?".
Ответ на "закон Димы Яковлева"
– Елизавета Петровна, как случилось, что, получив специальность педиатра, вы в итоге пришли к паллиативной медицине?
– Я окончила педиатрический факультет и сразу уехала в США. Тогда родился второй ребенок. И именно в этот период обостренного восприятия жизни я увидела американский хоспис. Там люди находятся в условиях, максимально приближенных к домашним, и делается все, чтобы остаток их дней был спокойным. Тогда и поняла: паллиативная медицина – это мое. Я стала изучать все, что только возможно, о том, как облегчить предсмертное состояние, чтобы не было страшно и больно. Изучала и старинные трактаты, из которых узнала, что даже запахи тех или иных цветов способны облегчить душевные и физические страдания.
– Как бы вы определили сверхзадачу проекта "Наши дети"?
– Цель проекта — поддержать паллиативные отделения Домов ребенка в регионах России. Это наш ответ на «закон Димы Яковлева», наложивший запрет на усыновление больных детей иностранцами. Вместо митингов и протестов, ни к чему, к сожалению, не приводящих, мы решили улучшить жизнь детей, которые никогда не смогут быть усыновлены ни россиянами, ни иностранцами по той причине, что это дети с неизлечимыми поражениями нервной системы. Срок их жизни – 4-6 лет. Они не могут глотать самостоятельно, часть из них слепые, часть не может не только ходить, но и сидеть. Таких детей становится все больше – они никогда не поправятся, никогда не повзрослеют. К сожалению, отделения для них финансируются по остаточному принципу. Мы покупаем реанимационные чемоданы, вертикализаторы для детей, которые не могут стоять, функциональные кровати, которых нет в региональных Домах ребенка.
– Какое впечатление произвел на вас Дом ребенка в Советске?
– Это первое на моей памяти учреждение такого типа, в котором врачебная помощь предоставляется на столь высоком уровне. Чудесные дети, прекрасно ухоженные, чистые. Их любит персонал. Меня, например, потрясло, что главврач приобретает красивое постельное белье. «У них ужасные судьбы, – сказал он мне, – так пусть хоть сейчас их окружает красота». На крыше дома аисты свили гнездо. И это показалось мне символичным.
Бить во все колокола
– Помимо Дома ребенка вы побывали в калининградском хосписе.
– То, что там творится, – катастрофа. Я никогда не видела, чтобы в одной и той же поликлинике обслуживались здоровые люди и умирающие. В отделении на 15 человек 51 умирающий с различными диагнозами. Неистребимый запах мочи и фекалий. На всех один туалет, до которого лежачие больные добраться не могут. ВИЧ-инфицированные лежат, как на кладбище, – из расчета 2,5 метра на человека. Белье меняется 1 раз в неделю. Отделение хосписа располагается на 3-м этаже больницы, на первом – поликлиника, тяжелобольных и трупы проносят завернутыми в простыню или одеяло сквозь очередь в поликлинике с криком «Расступись!». Условия, в которых находятся умирающие больные, – это ад. Людей загнали в настоящий барак, где они умудряются самоотверженно трудиться. Персонал делает все возможное и при этом боится, что их закроют за правду. Минздрав и его представители, больным и врачам нужна помощь, а не наказания! Я напишу в администрацию президента, вашему губернатору, в региональный минздрав. В общем, чтобы хоть как-то нормализовать ситуацию, необходимо бить во все колокола.
От редакции: 29 января, на следующий день после визита, пресс-служба правительства области сообщила: «К деятельности хосписа и у населения, и у регионального минздрава были серьезные претензии... Несвоевременная подача тепла в лечебное учреждение, нехватка лекарств и средств для ухода за больными – при том, что сегодня стационары региона не испытывают недостатка в медикаментах – свидетельствуют о плохой организации работы главным врачом горбольницы. Поэтому руководитель учреждения был освобожден от занимаемой должности. По поручению губернатора службой Росздравнадзора и фондом ОМС будет организована проверка ситуации, связанной с финансированием медучреждения... Продолжатся мероприятия по обеспечению противопожарной безопасности здания довоенной постройки, проверят соответствие условий пребывания людей в хосписе... нормативам».
"Каждый бездомный — чей-то сын"
– А что вас сподвигло помогать бомжам?
– Каждый бездомный — тоже чей-то сын. Вышло все случайно. Однажды меня попросили посмотреть ракового бомжа на улице, и я его не нашла. Пошла искать и нашла целый город около Павелецкого вокзала, в котором лежали в коробках и грелись эти несчастные безрукие, безногие, больные, простуженные. Это было страшно. И я сказала им, что приду на следующей неделе, потому что у меня нет с собой достаточного количества лекарств. С тех пор я хожу туда. Начав заниматься бездомными, узнала, что есть понятие «уличная медицина». Им больше никто не поможет.
– Громадная часть населения убеждена, что бомжи сами виноваты в своих бедах и помогать им – значит, поощрять их бездействие.
– Да, большинство вообще не считает их за людей. Никого нельзя заставить мыслить по-иному. Но возможно и необходимо прекратить их шпынять и терроризировать. Не пинать ногами и не тушить о них окурки – в прямом и переносном смысле. Есть вещи, которые я себе в их отношении никогда не позволю. Например, насилие. Я не сдам их в милицию. Я закрою глаза на грубости. Я не замечу, если они что-то у меня украдут. То, что они делают, – их выбор. Как минимум, этих людей надо выслушать. А максимум – восстановить документы и вернуть их к нормальной жизни.
– Испокон веков помощь оказывали меценаты. Сейчас в России много обеспеченных людей, а с меценатством туго. Если и помогут, то лишь при условии пиара.
– Меценатство в нашей стране – вещь непредсказуемая. Но мне повезло. Вот уже 4 года мне помогают, причем совершенно бескорыстно. Особая история – чиновники. Они меня в упор не замечают. Я перестала писать письма в инстанции, кроме каких-то крайних случаев. И, как правило, это письма страшно унизительные. Я не понимаю, как в госструктурах, отвечающих за социальные услуги, могут работать люди, которые презирают слабых, считая их лузерами.
– Такое ощущение, что многим функционерам кажется, что они будут жить вечно, никогда не заболеют и не умрут.
– Именно так. Ко мне однажды пришел чиновник и сказал: «Я по жалобе арендаторов салона красоты. Они пишут, что из-за вас у них от бомжей проходу нет». Я говорю: «Послушайте, я не могу отвечать за всех бездомных в городе. Нет гарантии, что у метро «Новокузнецкая» только мои бездомные. Ведь есть и другие, которые не приходят ко мне». Но кормить там в результате нам запретили. Помню, когда я строила хоспис в Киеве, сцепилась с одним депутатом, который был убежден, что должны быть многоместные палаты. Я же настаивала на том, что они должны быть максимум двухместными. В качестве последнего аргумента я спросила у него: «А как ты лично хочешь умирать?». После чего вопрос был положительно решен за одну минуту!
– Вы изо дня в день видите страдания и смерть. Как с этим живется?
– Я ненавижу смерть, она мне отвратительна. Считаю, мы должны сражаться за каждое мгновение жизни, за то, что нам дано. Я живу, сгорая изнутри, но моих слез не видят ни больные, ни их родственники. Очень легко постоять, поплакать и забыть. Если я буду рыдать над каждым больным, надолго меня не хватит.
– Как совмещаете свою деятельность с семьей?
– Семья терпит…