Школьница из Кёнигсберга: история Нехамы Дробер, пережившей холокост

Нехаме Дробер 91. Она родилась в Кёнигсберге 17 августа 1928 года. Когда в 1933 году Гитлер пришёл к власти, Нехаме исполнилось пять лет. В шесть она пошла в школу.

В это время в нацистской Германии антисемитизм только становился официальной государственной политикой. Эта политика, в конце концов приведшая к концентрационным лагерям, поддерживалась продуманной пропагандистской кампанией. В своей книге "Теперь меня зовут Нехама. Моя жизнь между Кёнигсбергом и Израилем" госпожа Дробер рассказывает, как это работало на практике и чем закончилось.

Нехама Дробер приехала из Израиля на открытие калининградской синагоги. Журналист "Клопс" Александр Адерихин побеседовал с бывшей жительницей Кёнигсберга. 

Враги нации

Зимой 1939-го, через год после Хрустальной ночи, всем кёнигсбергским евреям выдали специальные удостоверения. В них были отпечатки пальцев владельца, его фотографии, в том числе и в профиль. На одном из снимков обязательно должно было быть видно левое ухо. Нацистская "наука" утверждала, что по форме ушей можно определить еврея.

Обладателями новых удостоверений по всей Германии присвоили второе имя. Женщинам — Сара, мужчинам — Израэль. Несмотря на то что вторые имена немецких евреев были известны всем, они в обязательном порядке должны были их указывать при любых контактах с государственными служащими Третьего рейха. 

Ненавидеть, презирать и унижать евреев стало не только государственной политикой, но и формой проявления патриотизма. 

"Мальчишки из гитлерюгенда были особенно активны в этом, — вспоминает Нехама Дробер сегодня, — они оскорбляли нас, плевали в нас, били нас, если встречали на улице..."

Вскоре кёнигсбергским евреям власти запретили посещать немецкие школы.

После Хрустальной ночи, всегерманского еврейского погрома 1938 года, семью Нехамы переселили в "маленькое гетто": они заняли одну комнату в пятикомнатной квартире с общей кухней в не сохранившимся до наших дней доме на современном Ленинском проспекте. 

В своей книге Нехама Дробер рассказывает, что сожжённая синагога на нынешнем острове Октябрьском была окончательно разрушена нацистами. Некоторые конструкции пришлось взрывать. От одного из взрывов треснула стена соседнего дома. Земля, на которой стояла снесённая синагога, была конфискована гестапо. На этом участке построили обнесённые забором бараки. В них поселили сапожников, столяров, портных. Все они говорили на идише. И все работали на Третий рейх. Перед приходом Красной армии их расстреляли.

В сентябре 1941-го специальное правительственное постановление обязало всех евреев рейха носить на одежде с левой стороны жёлтую звезду Давида. Нехама рассказывает, что еврейкам полагалось иметь звезду даже на купальниках на пляже. Евреям нельзя было посещать пляжи для немцев, сидеть в парке на скамейках для немцев, пользоваться общественным транспортом вместе с немцами, ходить в кино и так далее. В витринах магазинов появились надписи о том, что евреи и цыгане в этом магазине нежелательны и обслуживаться не будут. Для евреев был введён свой комендантский час: после восьми вечера им запрещалось покидать свои квартиры, на дверях которых в обязательном порядке писали: "Евреи". 

"Неевреи не должны были заходить в такие дома", — вспоминает Нехама.

В 1940 году на экраны немецких кинотеатров вышел фильм "Вечный жид". Эта документальная лента пользовалась большой популярностью. Очень качественная инфографика рассказывала, сколько среди немецких евреев врачей и адвокатов (очень много), а сколько рабочих (очень мало). "Историческая информация" о расселении евреев по Европе иллюстрировалась кадрами разбегающихся в разные стороны десятков крыс. В фильме также давались советы на каждый день: например, как вычислить еврея, даже если он носит европейскую одежду.

"Вечный жид" был не единственным таким фильмом. В министерстве пропаганды рейха таких выпускалось много. Это была целая индустрия ненависти. В газетах публиковались "научные" статьи, врачи из "Объединения немецких врачей" выступали с лекциями о превосходстве немецкой расы на предприятиях, а эстрадные артисты разного уровня таланта в обязательном порядке в своих выступлениях людоедски шутили над "пархатыми".

Ещё в начале двухтысячных диск с фильмом "Вечный жид", переведённый на русский, можно было свободно купить в калининградских видеомагазинах. Потом эту ленту признали экстремистской, и диски с витрин исчезли.

В 1942 году из Кёнигсберга отправились первые транспорты в большую Германию. Восточнопрусских евреев отправляли вначале в Берлин, а оттуда в города Бухенвальд, Освенцим, Штуттгоф, Терезиенштадт. Евреи оттуда не возвращались и писем не писали.

В том же 1942-м для всех немецких евреев была официально введена трудовая повинность. В том числе и для несовершеннолетних. 14-летняя Нехама попала на кёнигсбергскую химическую фабрику фирмы "Гамм и сыновья". 

"Школьников там было больше, чем взрослых", — вспоминает сегодня Нехама. Школьников-евреев использовали на самых тяжёлых работах. Рабочий день длился десять часов, а сотрудники тайной государственной полиции регулярно наведывались на фабрику, чтобы проверить "своих" евреев.

В августе 1944-го

В 1942-м казалось, что так будет всегда. Но только казалось. В конце августа 1944 года жители Кёнигсберга дорого заплатили и за массовые восторги по поводу приезда горячо любимого фюрера, и за жёлтые звёзды на одежде немецких евреев, и за многое другое. 174 бомбардировщика "Ланкастер" Королевских военно-воздушных сил Великобритании нанесли по городу удар.

Нехама Дробер вспоминает: "Это было страшно. Бомбардировщики низко летели параллельно улице, и с них прямо на дома сыпались бомбы".

Очевидцы вспоминают, что вначале сбросили осветительные бомбы. Казалось, что начался какой-то праздник, фестиваль и сейчас из ярко освещённых домов выйдут радостные люди. 

В Кёнигсберге англичане применили фосфорные бомбы — предтечу напалмовых. Горело всё: асфальт, люди, металл, брусчатка. Бомбы выжигали кислород. По улицам метались огненные смерчи, не щадившие никого. Даже в надёжных, казалось бы, бомбоубежищах не было спасения: огонь от фосфорных бомб выпаривал любую жидкость в зоне своего действия, люди мумифицировались в считанные секунды.

Нехама Дробер пережила английский налёт там же, в бомбоубежище. Она вспоминает, как в помещение пополз дым. В убежище стояла бочка с водой. Люди намочили в ней одеяла и, накинув их на себя, сквозь огонь выбрались на поверхность. Нехама вспоминает, что по выбежавшим из бомбоубежища гражданским с самолёта открыли огонь. Ещё она помнит, как горящие люди прыгали в Прегель. Кому-то удавалось выплыть, кому-то нет...

Русские пришли

"Жизнь становилась всё страшнее, — вспоминает Нехама, — мы работали, но боялись даже подумать, что придёт наша очередь на отправку. Красная армия была уже совсем близко, доносилась стрельба артиллерии. И вот в январе 1945 года вышел приказ всем оставшимся евреям явиться в гестапо. 25 января 1945 года мы с сестрой Ритой сняли жёлтые звёзды и ушли из города. Шли пешком — автобус по этой дороге уже не ходил. Вечером добрались до Йезау (ныне посёлок Южный — прим. ред.), где жила мама. Папа уже был там".

А 28 января 1945 года пришли русские. Красную армию семья Нехамы ждала как избавителей. Но радость от первой встречи с ними была недолгой. Советские солдаты считали, что в Германии не осталось евреев, что всех их убил Гитлер. Поэтому они решили расстрелять Нехаму и её близких. Их уже поставили к стене, когда к расстрельной команде подошёл офицер в сопровождении солдата. Они оба оказались евреями. Это спасло семью Нехамы. Они вернулись в Кёнигсберг, уже взятый советскими войсками.

В своей книге Нехама Дробер пишет: "Мы работали на улице, убирали камни и чистили дороги. За работу выдавали 200 граммов хлеба. Кто не работал, не получал ничего. Хлеб был мокрый и кислый, кроме него, мы ели траву и картофельную кожуру, собранную на помойке. Мама и братик ослабли, не могли ходить. Каждый раз, уходя из дома, я добывала что-нибудь поесть. Я боялась возвращаться домой, боялась не застать их в живых. Так оно и случилось. Ко мне на работу прибежал сосед и сказал, что маме плохо, когда я пришла домой, её уже не было. Рита сказала, что её завернули в одеяло и унесли в пожарную школу, что была напротив. Я побежала туда и по одеялу нашла маму среди трупов. На другой день все трупы погрузили на подводы, которые пришлось тащить родственникам умерших. Из-за эпидемии тифа всех похоронили в общей могиле на старом немецком кладбище по улице, которая называлась Лабиауерштрассе, потом Герман Геринг-штрассе. Сейчас это улица Гагарина. Маме было сорок восемь лет. Братик Денни умер за полторы недели до этого, ему было пять лет. Меня опять не было дома, его без разрешения властей похоронили на еврейском кладбище. Комендатура хотела нас за это наказать, но всё обошлось".

Отец Нехамы был направлен на принудительные работы. Он выжил, после войны жил в Гамбурге. Но Нехама этого не знала. В Кёнигсберге, когда солдаты уводили его на работу, она видела его последний раз. То, что отец жил в Гамбурге и искал своих, стало известно уже после его смерти...

"Мне нечего стыдиться, — говорит Нехама Дробер сегодня, — я честно написала в своей книге то, что было".

В её большой жизни много всего. О чём сегодня она говорит с болью. Например, о том, как её изнасиловали советские солдаты, которых она ждала как освободителей. И это тоже правда, говорит Нехама.